Дети Ричардсонов были старше и куда меньше боялись призраков, чем Джон, и потому иногда посещали собрания Крэндонов. Они на всю жизнь запомнили то, что видели. Началось все с широкой улыбки Ногуччи, приветствовавшего Ричардсонов у парадного входа. Затем дворецкий провел семейство по темному коридору и вверх по скрипучей лестнице. Миновав лестничный пролет, дети заметили «виктролу» – фонограф, который так часто заколдовывал Уолтер. Затем их привели в библиотеку и познакомили с гостями, с которыми им придется держаться за руки. Вечеринки перед сеансом проходили в теплом простом помещении, украшенном картинами маринистов и полном людей с такими титулами, как «судья», «доктор» и «капитан». Доктор Крэндон держался в углу, общаясь с одним из приехавших в гости знаменитых европейцев. А у камина гостей развлекала очаровательная медиум; в одной руке она держала сигарету, а в другой – ручку, которой осуществляла автоматическое письмо.

Когда доктор подавал знак, гостей вели наверх. Там, в комнате для сеансов на четвертом этаже, исследователи под светом красной лампы проверяли свое оборудование и камеры, пока остальные рассаживались вокруг знаменитого стола. Скрипучий фонограф играл Венсана д’Энди или, уже под конец десятилетия, «Счастливые деньки» Джека Йеллена. Вскоре медиум уже громко посапывала, находясь в трансе. Выключался свет, и все ждали прибытия Уолтера.

«Я до сих пор не могу забыть его голос, – говорила позже Мэриэнн Ричардсон. – Хриплый мужской шепот». Юной девушке и ее родителям «Уолтер казался реальным человеком». Ричардсоны отметали вероятность того, что призрак мог быть фокусом медиума; напротив, для них это было реальное существо, их близкий друг и советчик. «Здравствуй, Уолтер», – хором говорили собравшиеся в кругу; и, едва устанавливался контакт, начиналось призрачное веселье.

«Он перемещался от одного участника к другому, слегка касаясь каждого, – воспоминала Мэриэнн. – Он вынимал у них из карманов вещи или клал их туда, да так ловко, что жертва розыгрыша никогда не замечала этого. Особенно он любил дразнить доктора Крэндона и иногда довольно сильно дергал его за волосы. Настрадавшийся шурин дергался, ругался, а потом кротко отвечал: “Спасибо, Уолтер”». И не только детям казалось странным, что доктор остается столь смиренным.

Когда 24 апреля Малкольм Берд вернулся на Лайм-стрит, «виктрола» играла «Нет бананов» Фрэнка Сильвера – глупую и прилипчивую мелодию, которую можно было в то время услышать где угодно. Для людей, открывших для себя Фрейда, в песне был скрытый смысл, поскольку часто шутили, что настоящие мужчины стали вымирающим видом. Как знаменитым воинам или путешественникам, Нью-Йорк устроил торжественную встречу ученому Альберту Эйнштейну. Берд из окна своего офиса наблюдал, как невысокий профессор-еврей сдержанно махал собравшейся на Бродвее толпе.

– Никогда в жизни не видел столько зануд, – шутил Уолтер. – О господи, и эти люди хотят общаться с мертвыми.

Ему нравилось говорить «о нас унизительные вещи», рассказывал Берд о диалоге между исследователями и призраком. Периодически Уолтер отпускал замечания о неряшливости ученых, об их дефектах слуха, неуклюжести и даже насмехался над их возрастом. В отличие от этих стариков, старший брат Мины «так и лучился энергией» и шутил, мол, в романтическом смысле он куда активнее любого из них. Один раз, когда Марджери не смогла призвать духа, он объяснил свое отсутствие так:

– Я водил свою девушку на ярмарку.

Очевидно, его юность, как и либидо, сохранились после смерти.

– Уолтер, когда ты пребываешь в покое, можешь ли ты окружить себя красотой и юностью? – спросил христианский пастор.

Остальные гости могли представить себе, как Уолтер подмигнул им, когда ответил:

– Когда я вижу красоту и юность, как я могу пребывать в покое? Мне ведь и пятидесяти-то еще нет.

Уолтер говорил и более грубые вещи, но они не вошли в запись из соображений хорошего вкуса. «Уолтер знаком с распространенными ругательствами, – сообщал Берд. – И некоторыми весьма изощренными бранными словечками». Медиум в трансе тоже могла быть не менее вульгарной. В состоянии одержимости Уолтером она говорила и делала такое, что не сошло бы с рук женщине в этом городе мужчин, где женщинам нельзя было заходить в большинство нелегальных питейных заведений и заседать в суде присяжных. Светская дама не должна ругаться и курить, и в то же время Марджери, которая, предположительно, пребывала без сознания, передавала слова духа-хулигана с прокуренным голосом.

Одной из наиболее забавных особенностей сеанса были перебранки между Уолтером и доктором Крэндоном, который старался контролировать происходящее, словно операцию в городской больнице Бостона. Но Марджери при помощи своего брата всегда могла взять над ним верх. В постоянный репертуар призрака входила шуточка с шестом: он доставал шест из кабинки медиума и тыкал им в плечо Роя. Во время одного из сеансов доктора толкнули, шлепнули, погладили по голове и даже, по его собственным словам, «ударили ногой в лицо». Спасибо, Уолтер. В другой раз Ричардсоны отметили, что «большая мускулистая рука» опустилась на голову доктора, взлохматив ему волосы. Вследствие этого, по его словам, он «оказался так близко к истерике, как может себе позволить профессионал».

Уолтера Стинсона называли «настоящим мужчиной», «большим боссом»; и когда в комнате для сеансов слышался стук, он не был результатом действий маленьких девочек, как в случае сестер Фокс, а «телеплазмической материализацией его крепкой руки». Он не только главенствовал на сеансах; иногда его присутствие ощущалось и в спальне Крэндонов.

Однажды, когда доктор Крэндон и его жена лежали в постели, они услышали «частый стук», который был громче, чем в комнате для сеансов. Звук шел от пола, стен, потолка, телефона, как писал впоследствии Рой своему отцу. Балдахин кровати порвался, а стул, стоявший в пяти футах от пары, придвинулся ближе. Комната заскрипела и затряслась. Стул из красного дерева перевернулся, «повсюду разбросав одежду Марджери». Когда включили свет, было слышно лишь несколько стуков. После того как доктор снова его выключил, все проявления начались снова. Заскрипели пружины матраса, и возникло ощущение, что бесформенное тело выбирается из-под кровати, «а затем ножка кровати оторвалась от пола».

«Все это отнюдь не принесло нам приятных впечатлений», – писал доктор. Впрочем, обычно проявления медиумизма Мины были куда менее ужасными. Духи принесли на Лайм-стрит атмосферу веселья и чудес.

Спасибо, Уолтер.

Когда Малкольм Берд стоял вне круга и смотрел, как медиум располагается в своей черной кабинке, открытой с передней стороны, он ощущал настороженность, исходящую от группы, все еще винившей его за произошедшее в прошлом ноябре, когда в комнату для сеансов проникла враждебная сущность. Берд думал о том, не повторится ли на этот раз то же самое? Марджери явно могла поразить своих друзей и привести в замешательство нескольких психологов из университета; она могла впечатлить нескольких европейских экспертов, в основном преклонного возраста; но когда дело дошло до сеансов в присутствии представителей «В мире науки», не начнутся ли вновь сеансы-пустышки, за которые она будет винить какую-нибудь чертовщину?