— Черити. Пожалуйста, — едва слышно прохрипел Балтазар. —Прошло тридцать пять лет с тех пор, как мы были вместе!

— С тех пор как мы жили вместе — возможно. Но я видела тебязадолго до сегодняшнего дня, задолго до Альбиона. Я за тобой приглядываю. —Черити обхватила себя руками. — Мне нужно оружие охотника.

Лукас стиснул зубы:

— О черт, нет!

— Лукас, — прошептала я. — Давай. Она тебе не доверяет.

— Я ей тоже не доверяю!

— Мы все избавимся от оружия, — предложил Балтазар, стараясьвести себя разумно.

— Вы вампиры, — сказал Лукас. — Вы уже сами по себе оружие.

Черити вытянула руки.

— Ладно, пусть у тебя остается все, кроме одного. Отдай мнетолько одну вещь. Тот большой нож, который ты приставлял к моему горлу вбольнице. Тогда я буду чувствовать себя увереннее.

— Ни за что, — отрезал Лукас.

— Со мной все будет хорошо, — пообещала я. Черити выгляделатакой юной и такой замерзшей; она стояла там и дрожала, умоляюще вытянув своитонкие ручки. — Лукас, пожалуйста!

Лукас кинул на меня ужасно сердитый взгляд, но сунул рукупод куртку и вытащил свой широкий нож, однако не передал его Черити, а положилна мостовую. Их взгляды схлестнулись, и Черити, не отводя глаз, опустилась наколени и взяла нож, а Лукас держал руку на поясе, где, как я знала, у него былкол.

Может быть, нам следовало раньше, до всего этого, обратитьвнимание на Кортни, но все мы знали, что кол, пронзивший сердце, не убиваетвампира по-настоящему — во всяком случае не навсегда. Вытащи кол, и вампироживет, как ни в чем не бывало. Я уже думала, что в конце концов нам придетсявытащить из Кортни кол и как-то успокаивать ее, потому что она будет еще болееразгневанной, когда придет в сознание.

— Мир? — спросил Лукас.

— Да. — Черити очень странно ему улыбнулась. — Мир. Покрайней мере сегодня, охотник, я тебе ничем не угрожаю.

Лукас почему-то решил, что это знак и что теперь никто лучшеего не сможет достучаться до Черити.

— Тебе нужно послушаться своего брата. Я не командую ЧернымКрестом, никоим образом. Если хочешь спастись от охоты, лучше играй по правиламБалтазара.

— Я уже выучила правила, по которым нужно играть, — ответилаЧерити. — И волноваться о собственной безопасности следует именно вам.

— Что ты сделала, Черити? — Балтазар взял ее за плечи, но нежелая обнять, а скорее намереваясь как следует встряхнуть. — Отвечай!

— Завела новых друзей, и они показали мне путь. Тебе лучшепойти с нами, Балтазар. Ты станешь куда более счастливым, если начнешь смотретьв будущее, вместо того чтобы оставаться в западне прошлого.

— О чем это ты говоришь? — требовательно спросила я.

Черити вырвалась из рук брата.

— Я хочу сказать, что для вампира существует только одинпуть. Не стоит тратить время на тоску по тому, чего у тебя нет, на людей,которых ты знал при жизни, на ежеутреннее отпаривание школьной формы академии«Вечная ночь». Хотеть нужно только то, что у тебя есть. Брать то, что можешьвзять. И приветствовать то, чем ты стал.

— Убивать, — подытожил Лукас. — Ты хочешь сказать, чтоединственный путь вампира — это убивать.

Черити улыбнулась и опустилась на колени рядом сбезжизненным телом Кортни.

— Уж ты-то знаешь об убийствах все, точно?

Лукас помотал головой:

— То, что делаю я, это совсем другое.

— Правда? Давай-ка посмотрим, на что годится твое оружие. —Черити покрутила широким ножом Лукаса и внезапно с невероятной силой опустилаего на шею Кортни, обезглавив ее.

Если отрубить голову, убиваешь вампира навсегда.

Тело Кортни дернулось и замерло. Кожа ее мгновенно посерелаи высохла, съежившись вокруг костей, плоть начала разлагаться. Отрубленнаяголова каталась из стороны в сторону. Та часть лица Кортни, которую я видела,уже перестала быть лицом, превратившись во что-то похожее на бумагу землистогоцвета, натянутую на череп. Когда вампир умирает, его тело разлагается до тойстепени, до которой оно разложилось бы за время, прошедшее после его первойсмерти. Самые старые просто обращаются в прах. Кортни умерла двадцать пять летназад, значит, от нее осталось еще довольно много. Слишком много.

Я ахнула. Балтазар отвел взгляд. Черити улыбнулась Лукасу.

— Что ж, неплохая вещь, охотник. Теперь твой секретсохранен, Балтазар. И не говори, что я тебя не люблю.

Она тут же отвернулась от нас и побежала, почти мгновенноисчезнув в подлеске. Балтазар сделал два неуверенных шага ей вслед, ноостановился.

Черити убила Кортни! Черити убила. И я видела, как она этосделала. Мне казалось, что она такая беспомощная, такая испуганная, такаяслабая — как я могла так ужасно ошибаться? Я вспомнила, как Лукас не доверялЧерити, а я настаивала на том, что она нуждается в защите, и меня охватил стыдтакой же сильный, как и мой ужас. Сколько во всем случившемся моей вины?

Несколько минут никто из нас не мог произнести ни слова, нов конце концов я спросила:

— И что нам теперь делать?

— Что? — Балтазар все еще смотрел в ту сторону, где исчезлаЧерити.

— Она имеет в виду, с телом. — Лукас присмотрелсявнимательнее и поморщился. — Утром люди выйдут из своих домов и увидят вот это.Да они с ума сойдут от страха! Проведут экспертизу, и то, что это трупдвадцатипятилетней давности, только добавит вопросов.

Смогут ли они сопоставить ДНК Кортни? А ее зубную карту? Примысли о том, что та славная семья, живущая в каком-то квартале отсюда, узнает,что разложившийся труп Кортни обнаружили на их же собственной улице во времяпразднования дня рождения, меня окатило волной ужаса. Наверное, это было самымкошмарным, что только можно себе представить.

— Мы должны убрать ее отсюда, — решительно сказала я. —Где-нибудь похоронить.

— Копать мерзлую землю? — спросил Лукас. — Лучше ее сжечь.

Он сказал это без всякого подтекста. Но Лукас не знал страхавампиров перед огнем и не понимал, как отвратительно прозвучали для меня егослова: сжечь кого-то, а не похоронить достойно.

Может быть, все дело было в моем отвращении к идее кремации.Может быть, в потрясении: Кортни никогда мне не нравилась, но я не желала еесмерти. Может быть, в напряжении, охватившем меня, когда нас едва неразоблачили, а потом все разрешилось самым ужасным из всех возможных способов.Может быть, дело в Балтазаре, выглядевшем так потерянно. Может быть, в гневе насаму себя и мою дурацкую веру в доброту Черити. А может быть, просто сказались,наконец, месяцы разлуки.

Что бы это ни было, что-то внутри меня взорвалось.