– Не знаю такого, – охранник пожал плечами. – Я тут, понимаешь, всех докторов по именам не знаю. Фамилию скажи.

– А-а… А фамилию я не знаю, – тихо сказала Саша. – Мне бы просто пройти, а там я поспрашиваю и разберусь. Пропустите, пожалуйста.

Она понимала, что ее оправдательная речь звучит весьма и весьма нелепо, но ничего не могла с собой поделать. Внутри заворочался комок обиды. Сейчас ее попрут прочь, и она вернется домой и никогда не узнает то, существует ли Владлен на самом деле.

Но то ли у охранника было хорошее настроение, то ли так сошлись звезды, но он почесал толстый живот и криво улыбнулся неровными зубами.

– Давай сюда свой паспорт, так и быть, пропущу. К любимому, что ль, собралась, а то что так трясешься вся?

– У меня нет паспорта, – растерянно пролепетала Саша. – Мне только тринадцать.

– Что ж ты будешь делать, – сказал охранник, а потом непечатно выругался так, что Саша просто стояла сама не своя. – Ладно уж, проходи, время на тебя буду тут тратить. Не говори только никому, что я тебя пустил: потом проблем не оберешься. Беги, постреленок.

Повесив на шею больничный пропуск, Саша проскользнула через турникет и, наконец, попала во двор. Кое-как ориентируясь по карте, она нашла в приемный покой. В регистратуре, что ли, спросить?

Стены вестибюля выкрашены в грязно-розовый цвет. Вдоль стен в кожаных креслах сидели старушки и медленно вязали чулки. Изредка кто-то поглядывал на часы и тяжело вздыхал. Матери больных, вдруг подумалось Саше, и она поежилась. Если вдруг так случится, что она загремит в больницу, наверное, мать не будет ее так дожидаться – спихнет на кого-нибудь. А если бы ее лечил Владлен, это, наверное, было бы очень здорово.

Стараясь выкинуть это из головы – мысли о психушке Сашу пугали – она подошла к регистрационной стойке с неприветливой женщиной в зеленом халате.

– Милочка, вы к кому? Приемные часы с пяти и до семи, – пробормотала женщина в халате. – А пока извольте дожидаться.

– Но мне очень надо, у меня, вот, даже пропуск есть, смотрите, – пролепетала Саша. – Мне к Владлену нужно.

И тут женщина вдруг расхохоталась. Ехидным, мелким и сыпучим, как бисер, смехом, от которого Саше стало жутко неуютно. Поскорее бы встретиться с Владом и сбежать с ним из этого места. Наверняка он сможет взять отгул.

– К Комиссарову, что ли? Еще одна малолетняя фанатка, надо же, откуда вы все беретесь. Буквально на неделе забегала одна и все трясла своим буклетиком с неопримитивизмом. И, самое главное, добилась же своего! У него случился нервный срыв, и он ее прогнал, а потом его пришлось повязать! Ну, а ты чего хочешь? Не видишь, проблемы тут у твоего кумира?

– Владлен мне не кумир, – неожиданно для себя самой рявкнула Саша так, что женщина испуганно попятилась. С ее лица исчезла эта самая мерзкая улыбочка, да и сама она стала какая-то серая и маленькая. – Он мой лучший друг, и мне срочно надо с ним увидеться.

– Говорю же, милая, неприемные часы сейчас. Хотя… раз уж Андрей тебя пропустил, без паспорта и всякого такого, значит, действительно у тебя важное что-то. Подожди, я медсестре скажу, она, как обход будет делать, ему передаст.

Саша решила, что, как только она встретится с Владленом, непременно его убьет. Тоже мне, занятой человек, только в приемные часы. И что это еще за фанатки? Саша не понимала ровно ничего. Ей казалось, будто все вокруг знают, что происходит, кроме нее самой.

– Вы не понимаете, мне надо к нему. Он назначил мне встречу, и…

– Как он может назначить тебе встречу, если у него даже доступа к телефону нет? – вновь удивилась тетка из регистратуры. – Ну, надо же, фантазер. Каким-то образом взял да подцепил себе девчонку, да еще и такую маленькую. Вот что современное искусство с людьми делает.

– Ну, пожалуйста, – поняв, что другого выхода нет, Саша начала канючить. Она не любила это дело, потому что в такие моменты казалась себе жутко слабой и противной девчонкой. – Мне, правда, надо срочно его увидеть. Это дело чрезвычайной важности, я проделала такой путь, через всю Москву…

– Господи, что ж ты будешь делать с этими малолетками, ходют и ходют, мочи моей нет, – выдохнула тетка. – А меня кто пожалеет? Меня за такое могут и с работы уволить. Надо же, и Андрея подговорила, умная какая оказалась. Иди отсюда, не морочь мне голову. Будут приемные часы – спустишься и поговоришь с ним, если он захочет тебя видеть. Давай, давай, иди, не мозоль мне глаза.

– Ленка, это что у нас тут за чудо стоит? – неожиданно с лестницы спустился какой-то врач. Веселый, усатый и в очках, он отчего-то напомнил ей Альберта Андреевича. – И крику-то сколько. По какому поводу бунтуем?

– Да вот, посмотрите на нее, – заныла Ленка. – Приперлась, Андрей ей даже пропуск выделил, и стоит такая, мол, подать ей Комиссарова! Сейчас же причем подать, а не в приемные часы! Где же я ей сейчас его достану-то? Из-под земли, что ли, вытащу? Родить мне его, что ли?

– Ну, во-первых, у нас сейчас по плану как раз обход, и уж в случае Комиссарова она точно не помешает, – хмыкнул врач. – Он сегодня что-то в ударе, от каши отказался, расплескал всю по комнате, санитару в нос дал… Как бы без вязки не обошлось.

А потом врач посмотрел прямо на Сашу, и у нее внутри что-то скукожилось. Она задрожала от страха: казалось, этот странный врач может сделать с ней все, что угодно, и об этом никогда не узнает даже ее мама.

– И вот не понимаю я, что так вас всех к нему тянет, медом намазано, что ли? Пойдем, пойдем к твоему Комиссарову, чудо ты рыжее, – врач растрепал ей волосы: жест, который от чужих людей Саша ненавидела больше всего на свете. – Только не отставай.

В спину им летели крики возмущенной медсестры, которая пожелала врачу много всего нелестного, в том числе увольнения, а они тем временем лавировали по бесконечным лестницам. Пахло сыростью, ладаном и чем-то очень страшным. Чем-то нехорошим. Тем, что навсегда может изменить твое сознание, превратив навечно в пускающего слюни непонятно что – только теперь до Саши дошло значение слова «овощ».

Врач вел ее по коридору из десятков палат, в которых не было дверей, и везде были люди. Плачущие, кричащие, играющие сами с собой в шахматы и домино и лежащие пластом. Всякий раз, когда они оказывались у очередной палаты, сердце Саши замирало: неужели Владлен там? Что он забыл в этом жутком месте? Но они шли дальше, и Саша вновь и вновь сталкивалась с неизвестностью.

Наконец, врач привел ее к палате в самом конце коридора. Узкая, похожая на пенал, палата пахла духотой и пылью. С потолка свешивались чьи-то капроновые колготы, грязные и заношенные настолько, что уже стояли колом. Кто-то громко и протяжно закричал.

– Вот он, любовничек твой, – засмеялся врач и пропустил ее в палату.

Сердце Саши сделало очередной кульбит… и упало куда-то в пятки. В палате было четверо человек. Один из них играл в шахматы с самим с собой – шахматы были криво слеплены из хлебного мякиша, и когда очередная фигура падала замертво, мякиш съедался. Второй валялся на койке и с отсутствующим видом ковырялся в носу, вытирая засохшие сопли о грязную невнятного цвета больничную пижаму. Третий лежал и читал книгу – и все было бы ничего, если бы он не страдал жутким нервным тиком, из-за которого его лицо раз в полминуты непроизвольно перекашивалось в отвратительные гротескные гримасы. А на четвертой койке, примотанный бинтами по рукам и ногам, лежал…