Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо бежать! Подальше от Ройха, ведь это в его присутствии я превращаюсь в одну огромную рану. Подальше. К Киру! К Киру который меня никогда не предаст, отогреет, не бросит…
– Тише, тише, котенок, – Ройх тянет меня к себе, осторожно тянет, будто замерзшую, поломавшую крылья птицу, – это ведь я. Всего лишь я. Я тебя не обижу.
– Ты-то? – фыркаю я сквозь всхлипы, – ты в нанесении обид просто мастер спорта.
– Ну да, – эта сволочь позволяет себе невеселую усмешку, – в этом я действительно грешен. Особенно почему-то не везет тебе.
– Вот и держался бы от меня подальше, – пытаюсь его оттолкнуть, но ощущение – будто решила с бараном крепостью лбов померяться.
Бессилие размазывает еще сильнее. Я даже освободиться от него не могу! И волны рвущейся наружу боли становятся все выше, и выше…
– Я пытался, – Ройх вздыхает и осторожно проводит мне пальцами по волосам, – только это была самая идиотская затея из всех, мной произведенных на свет.
– Нет уж, – я раздраженно встряхиваю головой, выпрямляюсь, отстраняюсь, насколько позволяют обвивающие меня руки, – самая идиотская затея – это вот эта. С похищением. Кто у тебя за рулем? Пусть разворачивается обратно. Это совсем не смешно. Меня уже наверняка потеряли!
– Пока еще нет, – Ройх скептически косится на часы и покачивает головой, – минут через десять должны потерять. Поэтому для надежности покатаемся часика два, чтобы регистраторша точно уехала далеко и безвозвратно.
– Сволочь, – его гребанный скепсис снова будит задремавшую было стерву. Я хватаюсь за первое попавшееся мне под руку – за свадебный букет и с размаху впечатываю им оборзевшему мудозвону по правой стороне рожи, – как же ты меня достал!
В этот раз ему удается поймать меня за руки только после третьего удара, когда лепестки фиалок и флористических декоративных мелких цветочков уже летят во все стороны.
– Вот же мегера, – поймав, он еще и посмеивается, – говорили мне умные люди, нанимай для похищения не цыган, а джигитов – с ковром. Чтоб упаковали без права на “дать сдачи”. А я решил, что лучше без ковра! Чтобы джигиты не соблазнились тебя себе утащить.
– Думаешь тобой соблазнюсь? – шиплю на пределе яда.
Он не отвечает, смотрит на меня в упор. Долго смотрит, будто что-то выглядывая, а потом…
Жесткие пальцы смыкаются на волане цыганского платья. Сила, с которой он тянет меня к себе – не идет ни в какое сравнение с той, которой он меня удерживал. Там я боролась, выравалась, одерживала маленькие, но победы, а тут…
Моя грудь впечатывается в мужское тело с размаху – бам-м-м… Я будто чувствую как мою душу сотрясает первый и мощный толчок землетрясения. А Ройх, не теряет времени, лишнего вздоха мне не дает. Ройх сминает мои губы таранным напором моего языка. Жалит. Стискивает. Воздух из груди…
Это…
Мне ведь нельзя…
Я замуж выхожу…
Должна…
Но как, как остановиться?
Горячая волна отчаянной боли поднимается в груди.
Хорош ты гусь, Юлий Владимирович! Целуешься лихо, как будто и не было тех трех лет. И твоего предательства. И…
Гребанный же мерин, как остановиться? Как! Никогда не думала, что так невыносимо сложно будет просто прекратить целоваться! Будто я не я хозяйка своему телу, а неведомый чужой пробрался в мое тело и рулит изнутри сейчас, пытаясь прирасти губами к этому мудозвону.
Так. Мне надо. Сейча…
Ройх отпускает меня сам, но с такой отчетливой неохотой, что я завидую его силе воли только чуточку. Он все-таки смог. Не то что я!
– Соблазнишься ли ты мной? – прищуривается снисходительно, – скажи сама, Катя. Мне вот кажется, есть все шансы!
Это состояние…
Будто меня окатили адским огнем, и он каким-то чудом не сжег меня до пепла, но только волной пронесясь по моей кожу обрек меня пылать…
Тот поцелуй…
Я убедила себя – это случайность, странная игра эмоций и гормонов, которая никогда не повторится, но…
Она повторилась.
Он её повторил!
Я шарахаюсь от него, будто он – мой личный ладан, мое проклятие, моя анафема.
Так и есть на самом деле…
– Нетушки! – Ройх снова ловит меня за талию, будто приковывая к себе, и меня начинает трясти еще сильнее.
На мне два платья – мое свадебное, многослойное и цыганское из плотной атласной ткани, но… Даже будь на мне сейчас все сто одежек, я и то бы ощущала это… Как его пальцы раскаленными прутами обжигают мою кожу даже там. Под одеждой.
– Отпусти меня, – все мои силы уходят на этот жалкий писк, последний вопль моей утопающей воли. А Ройх смотрит на меня в упор своими темными глазами, и без лишних звуков качает головой.
– Ты знаешь, что не отпущу.
Я хочу взвиться, снова пережить этот миг обреченной ярости, что нихрена-то он не понимает, и откуда бы мне знать, но…
Мне кажется я понимала это с самого его появления в Питере, да еще и в моем доме. Понимала, что этот медведь все разворочает, уничтожит, что я с таким трудом выстроила, а я… А я ему позволю, получается?
– Скотина ты все-таки, Юлий Владимирович, – произношу под нарастающий внутри меня шелест отчуждения, – ты-то женился на своей… Верочке. Я тебе не мешала.
– Она умирала, – коротко выдыхает он, – ей и полугода не давали по первичным результатам. Слишком поздно выявили рак, слишком запущенная стадия. А брак, к твоему сведению – единственная возможность по-настоящему усыновить ребенка. Не взять под опеку, а усыновить, так чтобы никакой мудень с биологическими правами не смог его отжать и доломать вдребезги.
Такое странное… Все такое странное…
Ройх говорит спокойно, информируя, и, хоть и удерживает меня у себя на коленях – не совершает никаких поползновений дальше. Хотя – я вижу по тлеющим на дне его глаз безднам – ему хочется. Очень хочется…
От этого ощущения его голода между нами у меня мурашки по спине идут.
– Хорошая попытка, – мои губы изгибаются в змеиной улыбке, – а требование матери Антона жениться на ней – это ты как объяснишь? Или что думал, я не знаю?
– Антон поделился со мной как вы провели вечер, – Ройх смотрит на меня не мигая, – да, было дело. В первый раз, когда вскрылась её болезнь, когда я предложил усыновление Вера действительно устроила большой скандал, с этим ультиматумом. Она хотела меня отпугнуть, но я уже успел обсудить ситуацию с Максом и мы сошлись на том, что идею брака стоит обсудить.
