«Смог найти только белолапого».

Белолапым был Твен. Значит, он забрал Твена, а Паучок остался. Она поспешила в дом и принялась звать:

– Иди сюда. Паучок! Кис-кис-кис! Киска, где ты? Кис-кис-кис!

Никакого ответа, даже намека на писк. Зная Джима, она могла предположить, что он, скорее всего, выпустил котенка наружу, и с тем что-то случилось. Джим придерживался убеждения, что если какое-нибудь живое существо погибает, значит, того пожелал сам господь бог. Для него это было объяснением существующего порядка вещей. Кроме того, он считал, что Создатель не предполагал, что человек будет держать кошек в доме.

– Хэп, Паучок пропал! – сообщила она, когда тот вошел в дом. – Мистер Уиллетт не забрал его с собой – не нашел.

– Ничего, отыщется.

– Ты не посмотришь в сарае?

– Но я только оттуда.

– Ах да, я не подумала об этом.

– Да объявится он, вот увидишь, – повторил он. – Поближе к ночи, после ужина.

И тут она вспомнила, что с завтрака они ничего не ели – разве что по парочке бутербродов с джемом, а между тем уже было полседьмого.

– Ты, наверно, умираешь с голоду?

– Признаться, не отказался бы перекусить, – отозвался он.

– Но я не знаю, как быть с Паучком. Я никогда его не выпускаю – только по необходимости, и он сразу прибегает назад.

– Если не найдешь его и после ужина, я пойду поищу его с фонарем, – пообещал он. – А сейчас я не прочь умыться.

– Да, да, конечно, – рассеянно пробормотала она. – Может, он просто там охотится?

– Все может быть.

– Ладно, почует ужин – сам придет, – в конце концов решила она.

– Кстати, что у нас на ужин?

– Поскольку мы уехали рано утром, я не намечала ничего сверхъестественного. Разогрею, пожалуй, бобы – я еще вечером опустила их в колодец, – протушу в масле зелень, а вдобавок поджарю кукурузных лепешек. Тебе нравится тушеная зелень?

– С беконом?

– Да.

– И уксусом?

– А как же иначе.

– Ужасно нравится. Моя мама всегда так готовила.

– Мама Итана тоже.

Уж лучше бы она этого не говорила – вряд ли ему по душе лишнее упоминание имени Итана. И чтобы замять свою оплошность, она поспешно произнесла:

– А вот моя мама не очень хорошо готовила.

– Все нормально, Энни, говори о нем сколько хочешь, – успокоил ее Хэп. – Мы же с тобой не малые дети, в конце концов. Каждый из нас прожил достаточно долгую жизнь, прежде чем пересеклись наши пути. Знаешь, – он иронически улыбнулся, – тебя все равно выдает лицо.

– Неужели?

– Представь себе. Признайся: ты считаешь, что мне хотелось бы, чтобы ты спрятала память о своих прошлых годах как можно подальше, разве не так?

– В общем-то, да.

– А я считаю совершенно естественным то, что ты его любила. А как же могло быть иначе, Энни? Мне хотелось бы, чтобы я стал частью всей твоей жизни, в том числе и прошлой, ты меня понимаешь?

К горлу у нее подступил комок, от сдерживаемых слез жгло глаза.

– Спасибо, Хэп, – прошептала она.

Ему стало очень неловко, и, чтобы скрыть смущение, он озабоченно проговорил:

– Так, а сейчас, пожалуй, пойду умоюсь. – Он посмотрел на свои руки. Кровь Лейка Бьюлла он смыл еще под насосом у Ральфа Бейкера, но суставы пальцев были в ссадинах и опухли.

– У тебя ничего от этого не найдется? – спросил он.

– Почему же, есть кое-что – мазь от натертостей у лошадей, но Итан… но мы лечили ею все, что угодно, в том числе порезы и ссадины, и хорошо помогало. – Она подошла к нему поближе, чтобы лучше рассмотреть его руки. – Что, больно?

– Не так чтоб уж очень. В свое время этим рукам доставалось и похуже.

– Ты хорошо постарался – на Лейка было страшно смотреть.

– Я готов был убить его.

– Слава богу, что ты этого не сделал.

Она отошла от него и, поискав в шкафу, нашла баночку с мазью.

– Держу ее на случай, если порежусь или обожгусь, – объяснила она, возвращаясь с мазью в руке. – Пару месяцев назад я подбрасывала поленья в печку и обожгла себе руку. Первым делом я сунула ее в снег, а потом намазала этим. И знаешь, дней через пять все прошло.

– Серьезно? Значит, возьмем ее с собой.

– Хорошо. – Она посмотрела на него и сказала: – Ну-ка присядь. Посмотрим, что можно сделать.

– Не надо, я сам справлюсь.

– Прошу тебя, мне хочется за тобой поухаживать.

Он опустился в кресло и, наклонившись вперед, поставил локти на накрытый клетчатой скатертью стол, так чтобы кисти рук были свободными. Энни налила в тазик воды из ведра и поднесла его к столу. Затем села напротив Хэпа и, протянув руку, пощупала костяшки пальцев на его руках. Он невольно поморщился от боли.

– Как бы не было трещин в суставах, – озабоченно проговорила она.

– Вряд ли. Я могу двигать пальцами, – и он продемонстрировал это, согнув и разогнув кисти рук. – Хотя, надо сказать, у этого парня чертовски твердая челюсть.

– Он в здешних краях считается непобедимым в драке, – сказала она и, намочив в тазике кусочек ткани и намылив его, добавила: – Немного потерпи – будет жечь. Сначала все хорошенько промою, намажу йодом, а потом вотру мазь.

– Вообще-то массивным людям в драках всегда достается больше – у них движения медленнее, и падают они тяжелее. Думаю, нам с ним уже никогда не придется…

Она взяла его руку в свои, и он тут же забыл, о чем говорил, а когда она нагнула голову, у самых его глаз оказались ее чудесные волосы, отсвечивающие на самой макушке золотом под висящей над столом лампой. Он даже зажмурил глаза, чтобы она, если поднимет голову, не увидела горевшего в них желания. В эту минуту он мог думать только о том, что она совсем близко, и чувствовать тепло ее пальцев.

– Драться? – закончила она за него. – Я в этом не так уж уверена. У него страшно подлая натура, и он ужасно высокого мнения о себе. Тебе не следовало доводить до драки. Я не раз слышала, что он дерется по-грязному.

– Мне, наверно, ужасно повезло, потому что на этот раз не он затеял драку, а я, – проговорил Хэп, по-прежнему стараясь не смотреть на нее.

– Здесь лопнула кожа. Пожалуй, стоит перевязать.

– Не надо.

– Не надо? – И она вопросительно взглянула на него.

– Пусть лучше заживает на воздухе. Хватит и мази.

– Ты уверен?