– А вы рискните попробовать, тогда и увидите.

Внезапно он свернул на узкую, пыльную проселочную дорогу, идущую под углом к большому тракту.

– Разве мы едем не к Вэку? – с удивлением спросила она.

– Не хотелось бы. Далековато.

– Но здесь мы ничего не купим, уверяю вас.

– А что, здесь нет магазина?

– Если и есть, то никакого сравнения с Вэком. Вы раньше здесь никогда не бывали?

– Проезжал как-то ночью. Запомнилась старая фактория, вывеска кузнеца над какой-то халупой и с десяток домишек.

– Да, это он и есть – Бьюллов Перекресток.

– В фактории, я думаю, мы найдем все, что нужно.

Ей никогда не нравился Лейк Бьюлл, даже в те времена, когда был жив Итан. А совсем недавно, уже после того, как она вернулась домой, он явился к ней на ферму пьяный и изнывающий от любовного нетерпения, так что ей пришлось прогонять его со своего крыльца с помощью винтовки. Но ей не хотелось говорить об этом Хэпу.

– Возможно, вы и правы, – только и сказала она.

– Чувствуется, вам не хочется туда ехать.

– Понимаете, у Бьюлла вечно торчат какие-то подозрительные личности с бандитскими физиономиями, хотя, я думаю, это не так уж и важно. До магазина Вэка действительно далековато, – согласилась она.

– Вам не обязательно туда заходить. Какой смысл портить себе настроение, если можно этого избежать? – Он натянул вожжи, и лошади перешли на шаг. – Давайте сделаем так – я остановлюсь под первым же тенистым деревом, а вы меня подождете, не выходя из повозки.

– Согласна. – Она развязала шнурок на сумке и, открыв ее, достала кошелек. – Я взяла с собой сорок долларов. Думаю, их должно хватить.

– Спрячьте-ка свои деньги. У меня еще с той поры, как я работал в Ибарре, сохранился неиспользованный аккредитив. Вот его я и отоварю, пока не истек срок.

– Не хватало еще, Хэп, чтобы вы расплачивались своими деньгами. Я не хочу быть вам должна. Вот, возьмите, – и она вложила ему в руку несколько банкнот.

В этом не было ни грамма логики. Она соглашается, чтобы он, рискуя ради нее жизнью, отправился к черту на рога в команчское логово, и в то же время категорически возражает, чтобы он тратил на нее свои деньги. М-да… Он было открыл рот, чтобы сказать ей об этом, но промолчал и сунул деньги в карман. Ничего, они им когда-нибудь еще пригодятся.

Миновав низкое глинобитное строение, на котором неровными буквами было написано: «БЬЮЛЛОВ ПЕРЕКРЕСТОК«, он остановил повозку у раскидистого дуба. Затем спрыгнул на землю и, привязав к одной из нижних веток поводья, сказал, глядя на Энни снизу вверх:

– Постараюсь быть там недолго. Я хорошо представляю, что нам нужно, а значит, много времени это не займет.

– Не торопитесь, я подожду.

Она провожала его взглядом до самого магазина, не переставая спрашивать себя, а правильно ли она делает, соглашаясь взять его с собой, и может ли она считать, что поступает с ним честно, в некоторой мере обнадеживая его. Было заметно, что он до сих пор еще старается щадить свою ногу, а после долгого путешествия из Ибарры она у него разболелась и не давала покоя целую ночь. Он, конечно, не обмолвился об этом ни словом, но лег очень рано, а когда она ночью вставала, чтобы выпить стакан козьего молока (это помогало от расстройства желудка), увидела под его дверью полоску света от керосиновой лампы.

Она не могла не признать, что Хэп – мужчина довольно привлекательный. Вопреки всему тому, что она о нем слышала и читала, он оказался далеко не таким необузданным и неотесанным, каким его изображали. И он так легко располагал к себе, что трудно было представить его человеком опасным, хотя, по всей видимости, таковым он и был. Как это он сказал о себе?

Если необходимо, я становлюсь таким же беспощадным, хитрым и напористым, как мой противник. И я никогда не был трусом. Если я берусь за какое-то дело, то всегда довожу его до конца.

Эти слова беспрестанно звучали в ее голове, успокаивая ее, убеждая в том, что сама судьба снова привела его к ней, чтобы он помог. Он вынослив, смел и хорошо знает эти места. Если ей и суждено когда-нибудь найти Сюзанну, то Хэп – ее единственная и последняя надежда. Интересно, что сказал бы по этому поводу Итан? Впрочем, мог ли он предполагать, что с ней случится нечто подобное – человек, живший надеждами на будущее, которое для него так и не наступило?

Итан… Целых три с половиной года отделяло ее от того рокового дня, когда он ушел из жизни, и чем больше проходило времени, тем труднее становилось вызвать в памяти его образ. После возвращения домой ей поначалу стоило больших усилий заставить себя ложиться в кровать, в которой они с Итаном провели столько счастливых ночей, но за три месяца она привыкла и делала это достаточно спокойно. И она была рада этому, потому что надо же как-то жить дальше. Каждый раз, когда ей снилось, будто он лежит рядом с ней и им вместе так хорошо, сладостное томление неизменно переходило в ужас, ибо сразу же вслед за этим над ней всплывало жутко размалеванное лицо Ветвистого Дуба. И она просыпалась в холодном поту, разбуженная собственным криком.

Она оглянулась вокруг, сожалея о том, что оказалась такой трусихой и не отважилась войти в магазин Бьюлла с высоко поднятой головой. А теперь вынуждена сидеть на этом сонном, пыльном перекрестке и предаваться досужим размышлениям.

И вдруг она обратила внимание на плоский прямоугольный предмет, очень похожий на блокнот, выглядывавший из-под сиденья Хэпа Уокера. Движимая любопытством и найдя оправдание в том, что Хэп не прилагал особых усилий, чтобы спрятать этот блокнот, она извлекла его оттуда и открыла первую страницу. Там было что-то написано типично мужским и не очень разборчивым почерком. Не долго думая, она начала читать и сразу же поняла, что автором этих строк является Хэп.

Я появился на свет 4 июля 1836 года в городке Париже (теперь в штате Техас), неподалеку от того места, где сливаются реки Салфер и Ред, будучи младшим из пяти сыновей, рожденных от Генри Уагнона Уокера, который в разные периоды своей жизни был землемером, воином-патриотом, сражавшимся за независимость Техаса, проповедником и трудягой-фермером, и от его супруги, Ханны Гудвин Уокер, школьной учительницы из восточного Теннесси. Она делала все возможное, чтобы привить мне любовь к книгам, по-видимому, надеясь, что я буду изучать право или стану врачом, в то время как отец хотел, чтобы я стал баптистским проповедником. Однако я рано понял, что не предназначен для жизни священника.

Я был самым необузданным из пятерых детей и рос буяном и хулиганом, так что отец даже почувствовал облегчение, когда в 1853 году я сбежал из дома, чтобы присоединиться к техасским рейнджерам. Думаю, он понимал, что в ином случае меня бы в конце концов повесили как отпетого бандита и разбойника. Мама плакала, когда я уехал, и, мне кажется, так и не простила выбор такого, на ее взгляд, недостойного занятия.