Музей был разделен на временные эпохи, и первый, мой любимый, зал начинался с момента возникновения Земли. Там были планеты, и на основе различных инсталляций показывалось зарождение Земли в космосе. Я завороженно наблюдал, как из кипящего ада она превращалась в болото, и затем появились первые живые существа. Далее был не менее любимый мною зал про динозавров, первых людей и ледниковый период. По сути, мне все было интересно до Ренессанса. Дальше жить становилось скучнее.

Что с музеем сейчас, я понятия не имел. Я не был там почти десять лет.

Я нерешительно открыл гигантскую дверь и оказался в холле. Сколько бы мне ни было лет, я все равно ощущал себя крошечным в этом здании. В холле сквозила пустота, только в окошке кассы виднелась сонная бабушка.

Но на мое появление она среагировала чутко, мгновенно открыв глаза.

— Билеты берем у меня, — сообщила она.

— Я тут пришел помогать… э-э-э… тут скоро выставка должна быть.

— А, — поскучнела она, — тебе в новые залы.

Какие еще новые залы?

— Это в новом крыле.

Какое еще новое крыло?

— Идешь прямо и по стеклянному мостику.

И тут до меня дошло, что странное блестящее здание позади музея и было его новым крылом. Я сделал, как сказала эта бабушка, и вскоре оказался в совершенно другом месте. Здесь все было очень современным. Я проходил мимо залов, отданных для образовательных и бизнес-выставок, что имело мало отношения к истории.

В одном из этих светлых, выбеленных помещений сновали люди и таскали какие-то коробки. Я увидел Элену, сидящую на столе, в ее любимых рваных джинсах и свободной голубой рубашке.

— Эй, — тихо сказал я, когда подошел к ней.

Рука легла ей на плечо. Она обернулась, и ее взгляд вспыхнул. Я нехотя убрал руку через мгновение.

— А, вот и ты, — сказала она. — Кстати, мог оставить свою куртку в гардеробной.

— Да уже неважно.

Я примостился рядом с ней, глядя на людей. Пока в помещении стояли только нераспакованные ящики.

— Это будет выставка со световыми инсталляциями, — пояснила Элена. — Молодые художники использовали самые разные лампы и возможности освещения, чтобы создать скульптуры или интересные эффекты, меняющие пространство…

— Круто.

— Очень современно для вашего города, я тебе скажу. Тут весьма традиционные взгляды на искусство.

— Странно, что тут вообще им кто-то занимается, — проворчал я.

Элена улыбнулась, но никак не прокомментировала.

— И какова твоя роль?

— Я… вроде координатора. Я и пара коллег. Мы помогали ребятам с разработкой их концепции, а сейчас смотрим, чтобы все работы были расположены в определенном логическом порядке. Иногда нужны советы по установке и размещению. Не технические, а более… м-м-м… творческие.

Я так и не понял, чем мог бы быть полезен. Полдня распаковывали осветительные приборы и прочую атрибутику для инсталляций. Набежали и сами художники, и каждый занялся установкой своей площадки. Периодически они все гонялись за Эленой, спрашивая ее мнение по поводу и без. Она в основном расхаживала туда-сюда, не обращая на меня внимания. Я же сидел на столе и наблюдал за ней.

Часа в три она предложила мне перекусить в кафе в старой части музея. Заодно я воспользовался моментом и показал ей свой завершенный рисунок. Глаза Элены медленно наполнились удовлетворенной темнотой, словно я оправдал какие-то ее ожидания.

— Ну что же… ты проделал большой путь внутри себя.

— Спасибо.

— А каково его функциональное назначение?

— А оно должно быть?

Элена повела по рисунку пальцем и сказала:

— То, для чего оно должно служить, расскажет много о тебе самом, то, чему хотел бы служить в жизни ты.

— Ой-ой-ой, — поскреб я затылок. — Об этом я вообще не думал. Не уверен, что все настолько связано со мной. Это просто… дом в тысячу этажей.

— Ошибаешься. Любое творчество — выражение тебя. Я заметила, что ты тяготеешь к церковной архитектуре. Я бы назвала это здание собором.

— Ну да, вполне, — согласился я.

Я действительно вдохновлялся соборами и церквями, когда рисовал. Мне нравилась их монументальность.

— И почему она тебе так нравится? — спросила Элена, продолжая рассматривать рисунок.

— Не знаю. Церковная архитектура стремится не просто к красоте. Она хочет передать в себе идею Абсолюта, архитектуру Бога…

— Ты религиозен? — Ее вопросы один за другим влезали в меня, как настойчивые невидимые червячки.

— Нет, вообще нет. Просто соборы стремятся… к идеалу, к совершенству.

И тут она взглянула на меня с очередной вспышкой света в глазах и развела руками.

— Вот ты и ответил на мой вопрос, а заодно раскрыл свои истинные стремления.

Элена и ее трюки. И ведь всегда оказывается права. Я смотрел на нее с усмешкой, поражаясь тому, как ей удавалось так глубоко копать. В кафе просочились уже знакомые лица. Художники тоже взяли паузу, и, судя по всему, надолго.

— Пройдемся по музею? — предложила Элена. — Нам можно и без билета.

Я был рад, потому что понял, что хотел бы снова прогуляться по своим любимым местам.

— Теперь тебе надо разрушить свое здание, — сказала она, когда мы вошли в первый зал, о сотворении Земли.

«Как антисимволично», — подумал я о таком совпадении.

— М-м-м, знаешь, я решил, что не хочу его уничтожать. Я слишком много в него вложил и выносил, как ребенка, хотя это звучит странно.

— Дело твое, разумеется, — как всегда дипломатично отозвалась она. — Но я рекомендую тебе его уничтожить.

— А что со мной будет? — спросил я, разворачиваясь и идя перед ней задом наперед, чтобы видеть ее лицо. — Ты же всегда все знаешь. Вот и расскажи мне.

Элена покачала головой.

— Это ты должен понять сам.

— Хорошо. Тогда скажи мне, что в свое время пришлось уничтожить тебе? Ты же проводила этот эксперимент на себе, не так ли?

Мы бегом прошли первый и второй залы и оказались в ледниковом периоде. Я был полностью сконцентрирован на ней, но успевал краем глаза отмечать, что здесь заменили все старые инсталляции новыми и добавили мониторы с мини-фильмами. Это немного расстроило, потому что, несмотря на то что старые экспонаты выглядели немного несовременно, в них была душа.

— Не упади… — заметила она.

— Ну скажи мне, Элена, — проигнорировал ее замечание я, продолжая идти задом наперед и пытаясь удержать ее вечно ускользающий взор, — что нарисовала ты? И что стало с тобой, когда ты это уничтожила?