Серо-сизая пурга ревела и выла во тьме. Вихри взрезали пласты сугробов, как ломти молочных пенок, и рассыпали кипенной пылью. Метельную круговерть раздирало буйное пламя. Знахарка была права: тут и там вокруг юрты полыхали придавленные дровами пуки сена. Горящий дом вырывался из мрака, словно вывернутый наизнанку очаг. Так казалось, но огонь не порушил мазаных стен. Рыжие змеи только-только вырвались из подожженных досок. Люди заметались вокруг юрты в клубах вьюги и дыма, лупцуя жар дохами.

Внезапно сквозь гул и вой раздался вопль Лахсы, вскрикнула Илинэ и залаял пес. Мужчины поспешили к ним. Запрокинув голову, Нивани приметил вверху чьи-то пляшущие торбаза и тоже закричал: в растрепанной трубе смерча кружилась Айана! Подошвы торбазов вертелись, будто две рыбки в омуте… Мгновение – и девочку поглотил клокочущий мрак.

А еще через миг, не успели потрясенные люди пошевелиться, с неба бурливым потоком хлынула вода.

* * *

В яростно взыгравшей пурге не было видно ни зги. Свернув с заметенной речной дороги, утомленные путники добрались до леса. Встречь мчались тучи ураганного снега, ветер бил по щекам. Жгучие ледяные копьеца становились все злее, жалили веки и впивались в одежду.

Шквальные порывы донесли далекий собачий брех. Парни взбодрились: где-то впереди жилье! Но бык, бредущий из последних сил, завяз в сугробе. Пришлось остановиться. Дьоллох прокричал, что рядом холм. Атын обрадовался – кажется, тот самый холм, который рядом с Дирингом. Значит, до дома близко, не больше половины варки мяса в горшке… Если бы не пурга! Быка уже заносило сугробом.

Чудилось, смерчевые коловороты вот-вот подхватят и унесут в перевернутую пропасть неба. Дышать стало нечем, рты забивались мелким градом. Задыхаясь и потея в тяжелых дохах, парни кое-как сняли с быка ярмо и отсоединили санные постромки. Атын споткнулся и нашарил в снегу у бычьего бока толстую подстилку из елового лапника. Раскидали сугроб и без сил рухнули на мягкую лежку, похоже, оставленную шатуном. Сверху скоро намело оглаженный ветром бугор.

Вихри пели надрывные волчьи песни. Исколотые пургой веки горели, слипались. Рой белых мушек мельтешил перед глазами и превращался в видения.

Пурга коварна, просто так от нее не спрячешься. Найдя задремавшего под снежной крышей человека, норовит закрасться в него быстротечной горячкой. Человек впадает в беспамятство, терзается жаром и жадно глотает снег. Но жар мучит все сильнее, велит раздеться донага, а пурга манит наружу. Голый человек выбирается в бреду из-под снега и замерзает.

Парни взопрели в оттаявших дохах. Внутри надува запарило, на стенках закуржавел иней. Нестерпимо хотелось спать. Страшась не проснуться, разбудили друг друга, растолкали быка. Растормошенный бычина вдруг громко и тревожно взмычал. Сна как ни бывало. В стоны ветров вмешался хруст веток под чьими-то ногами… и хриплое дыхание зверя! Хозяин лежки разгребал сугроб! Непрошеные гости слаженным рывком прошибли головами остатки покрова и сиганули в разные стороны.

Буран и белесая мгла! Захлебываясь ледяной крупкой, Атын ринулся в безумную ночь и, запнувшись о лежачее дерево, кубарем покатился по гребням заснеженной тропы. Ни о чем не думая, кроме главного – бежать! Еле поднялся с корточек. Доху мгновенно облепила ледяная броня, шагу не ступить, да и поздно: перед лицом выросла косматая громада. Мощная пасть знойно пыхнула и взревела, погасив штормовые звуки кругом.

За пределом испуга человека может хватить смертельный удар. Атын был к тому близок. Горло перехлестнуло на вдохе – зловоние медвежьей глотки оглушило не меньше, чем рев. Защемленные ужасом мысли, как зайцы, попавшие лапами в птичьи жердки, прыгали и верещали в голове. В иссеченной вихрями тьме мерцали тесно поставленные глаза…

Атын не трогался с места, уверенный, что лесной старик сейчас обдерет его кожу с темени на лоб. Зверь всегда срывает скальп с охотника, встретив его лицом к лицу. Никуда не денешься, все одно настигнет.

Но медведь раскатисто, утробно рыкнул и оцепенел. Неподвижно стоя на задних лапах в шаге от жертвы, он как будто забыл о ней. Старик затаился и чего-то выжидал.

В грудь Атына больно садануло – между ним и зверем вломился кто-то третий! Слитая волна пурги и удара отшвырнула парня в сторону. До оглохших ушей едва донесся яростный вопль:

– На! Жри!!!

Не помня себя, Атын пополз.

…Дьоллох тряс брата, крича:

– Ты жив? Жив?!

Невнятный хрип вырвался, наконец, из Атынова горла.

– Жив! – выдохнул Дьоллох с облегчением.

Атын довольно далеко отполз от ужасного места. Разум медленно возвращался из беспросветных кругов, но парень отказывался понимать, почему человек, бросившийся в гибельный промежуток, вопил его собственным голосом. Его, Атына, голосом.

Братья с трудом поднялись, поддерживая друг друга, а спустя мгновение их плашмя прибило к земле. На лес обрушился ливень!

* * *

Большая и шалая, пурга заскакала в вершинах деревьев, перемахнула к горам и скрыла их за матово-сумеречной завесой. Когда Соннук добрался до окраины леса, лохматое небо опрокинуло на землю студеное варево с клочьями пены. Окутанные метелью, неподалеку выступили серые пятна юрт.

Неожиданно, как из-под земли, перед Соннуком поднялось невидимое заграждение. Недоумевая, он ощупал стену. Она была хоть и ребристая, но плотная, без щелей… Ах, вот как! Вот как! Значит, жрецы заключили долину в кольцо заклятия! Имеющим темные мысли не протиснуться сквозь защитный забор из призрачных коновязей…

В груди закипела слепая ярость. Выходит, отверженные причислены к нечисти, недостойной ходить по священной земле? От них хоронятся, ими брезгуют, их боятся и ненавидят?!

Обдирая кулаки о незримую твердыню, Соннук закричал в невыносимом отчаянии:

– Я хотел принести ей молока!

Парень объяснял это, сам не зная кому. Ряды коновязей, могучих, как воины в латах, молчали.

– Всего лишь молока!!!

Потом он смотрел в бурлящее небо и кричал без слов.

Очутись здесь сейчас Олджуна, Соннук бы, не задумываясь, принял Йор в себя. Умчался б на шаманских крыльях на северо-восток к таинственной зовущей стране. Вернувшись карающим владыкой, он бы потоками зла затопил ничтожных людишек!.. А что? Так и сделает! Камня на камне от Элен не оставит, уничтожит всех и вся!

…Кроме любимой матери и ненавистного брата.

Набрав воздуха для нового крика, Соннук опомнился: он тут спихивает гнев на ветер, а беззащитная женщина в лесу одна! В голове всклокотали видения одно жутче другого: медведь раскидывает шалаш… дьявольский лось нацелил на Олджуну рога-копья… замерзшая, она застыла нелепым деревцем на берегу…

Если с Соннуком не будет той, которую он в прежнее время редко замечал в родной юрте и с кем его, играя волей-случаем, связал в изгнании Дилга, что ему делать? Как быть без нее?!