* * *

Мужчины переоделись в сухое и осмотрели юрту снаружи. Крепкие стены не пострадали, но Манихай почему-то не особенно радовался и тяжко вздыхал. Удрученный хозяин втихомолку загибал пальцы, скорбно подсчитывая: придется наново сколотить порушенные завалинки, поменять горелый мох конопатки, подлатать лопнувшую обмазку. Дел – край непочатый… Некстати вернулась весна! Лахса теперь покою не даст – вари рыбий клей, смешивай навоз и глину, мажь-выглаживай – ни сесть, ни прилечь.

Ах, несовершенно созданы люди! Почему боги не сделали так, чтобы вещи при мысленном мановении с готовностью сами трудились во славу властителя-человека? Страшные и странные события дня – пурга, пожар, ливень – померкли в глазах Манихая от приступа мучительной лени перед неволей-работой. Даже вознесение Айаны его уже не удивляло. Чему удивляться? Смерч на крышу девчонку забросил, только и всего. После дождя она, как ни в чем не бывало, окликнула людей сверху. Спрыгнула на руки Отосута… Эх! Будь Манихай молодым и сильным, как Отосут, разве недужил бы от забот? Махом привел бы юрту в прежний вид, а то б и новую построил.

Чтобы утешить сокрушенного хозяина, шаман с травником убрали с окон талые куски льда, вставили взамен летние слюдяные пластины. Вечернее солнце разыгралось, разбросало по дому яркие пятна. В камельке закраснел трудолюбивый огонь. Погнал дым в сырую трубу, согрел котел с мясом для угощения людей. Огонь очага стыдился за недоброго брата, едва не сожравшего береженую юрту.

Восемь братьев у домашнего духа-хозяина: огонь жертвенный – благодарственный; волшебный шаманский и скорбный погребальный; жаркий солнечный и прохладный звездный; огонь высоких джогуров из священного горнила Кудая; огонь небесной любви и студеный пламень костров Преисподней…

Сидя у камелька, Эмчита рассеянно почесывала за ухом Берё. Пса подранили: над левым глазом запеклась кровь. Видно, кто-то из поджигателей стукнул палкой. Мокрый Берё радостно поскуливал и пытался лизнуть хозяйку в лицо. Он, как люди, был счастлив, что переполох благополучно завершился.

Отосут смешал с маслом порошок из сушеных тычинок желтого подснежника. Хитро глянув на Айану, сказал знахарке:

– Ошиблась ты, Эмчита. Ливень, а не огонь умеют вызывать удаганки!

– Я что – похожа на волшебницу? – нахмурилась девочка. – Не видели разве – смерчем меня унесло.

– Что ты чувствовала, находясь в нем? – полюбопытствовала Лахса.

Айана пожала плечами:

– Ничего. Просто полетела вверх, упала на крышу и переждала ливень за трубой камелька. Добро хоть далеко меня не унесло, не шарахнуло оземь где-нибудь в другом месте.

Девочке вовсе не улыбалось, чтобы в Элен поползли слухи об ее чародействе. Матушка, умирая, велела никому не показывать опасных умений.

…Когда стало ясно, что пожар и ветер недолго будут пировать деревом юрты, Айана в отчаянии посмотрела вверх и увидела в небе перевернутый омут. Вокруг него пурга клокотала пуще. И что-то случилось с Айаной. Она… уснула.

Раззявленная воронка напоминала гигантскую пасть и была не праздной – в стремительных стенках среди скверны и мусора бешеным волчком крутилась большая рыбина. «Щука, – поняла Айана, приметив хищно ощеренные челюсти. – Пурга не обошлась без черной воли Сордонга. Опрокинуть бы омут и выплеснуть на пламенеющий дом!»

А что, неужто Айана не сможет? Никто не знает, на что она способна! Айана насквозь видит, как движутся тени людей за стенами юрт. Летает на журавлиных крыльях вне спящего тела. Умеет изменять свойства воды, делать ее быстротекущей и медленной, чистой и вкусной… Она, да не сможет?!

Как только об этом подумала, из лопаток вырвались крылья. Айана кружилась, кружилась, кружилась… И с лету врезалась в омут! Подкараулила щуку, бросилась наперерез и оседлала – крепко-накрепко обхватила замшелые бока. Перепуганная рыбища понеслась шибче, и пурга на земле, наверное, взлютовала сильнее…

В кипучих водяных кругах едва удавалось высунуть голову и набрать воздуха. Чуткие руки Айаны, скользя по липкой кольчатой шкуре, нащупали щитки жабр и погрузились в пещеристые скважины. Острые края жаберных крышек резали пальцы, в щелях всполошенно двигались веера с мохнатыми ресничками. Щука пыталась закрыть вход к хрящевому углублению с жижею мозга. Там прятался лживый Сюр… А вот и он, сгусток бесовского зла! Скользкая, крупная икринка, как чье-то лютое око. Не упустить бы. Айана вцепилась в злой «глаз» пальцами и ногтями, сдавила изо всех сил.

Щука яростно задергала костистым носом, выгнулась упруго и сообразила – не сбросить гибельный груз. Заметалась, ударяясь о водные стенки… Поздно – лопнул дьявольский Сюр! Капли едкой, обжигающей слизи обрызгали пальцы Айаны. Кажется, все… Выпростав из щелей клейкие руки, оттолкнулась ногами от щучьего хребта и воспарила. Уф-ф, воздух! Омут мощно содрогнулся и остановился. Волшебная зверь-рыба вошла мордою в стенку, как нож в масло, вильнула ржавым хвостом…

Черная туча недвижным куполом зависла над горящим домом. Тут бы и ринуть ее вниз ливнем, но Айана пресекла щучью хитрость: взбаламученные потоки скверны могли натворить худших бед, чем простая пурга. Взмолилась всем сердцем:

«Дилга, сожми время!»

Недосуг славословить бога-судьбу – не захочет, так и на пышную речь не откликнется.

Должно быть, ему понравилась дерзость девчонки. Кто поймет загадочные прихоти повелителя рока? Внял просьбе, вынул из Коновязи Времен горсть радостно трепещущих младенцев-мгновений. С их помощью Айана очистила воду от мерзости, подхваченной Сордонгом в какой-то больной земле. Освободившись от вражьей тяготы, вода сделалась легкой, прозрачной. Туча от благодарности разбухла и родила дождливые облака…

Вот тогда и пал ливень, а Айана проснулась.

* * *

Глядя в смеющиеся лица, девочка вздохнула. Кто поверит, что она боролась со зверем-щукой и процеживала тучу от скверны? Ох, и чудной же сон от страха приснился! Правда, видение освежалось всякий раз, когда начинали саднить пальцы, порезанные краями щучьих жабр… То есть острыми кромками трубы камелька.

Отосут смазал болючие царапины подснежниковым снадобьем:

– К завтрему заживет.

Берё, смышленая псина, жалобно тявкнул и ткнулся Отосуту в колени. Подставил раненый лоб: меня-то полечишь? Вот и пригодились снадобья и травы из душистых мешочков, которые жрец повсюду таскал с собой в сумке.

Зашел с улицы Нивани в грязных торбазах и с грязными же руками.

– Вот, – раскрыл ладонь с клочком заячьего меха и пояснил: – У зарода нашел. Человек зацепился шапкой за сучок на изгороди, когда сено к юрте носил, и порвал немножко. Теперь ясно, какого роста один из поджигателей. А у завалинки в пепле сохранился след подошвы. По нему нетрудно вызнать рост второго.

Эмчита пощупала заячью шерсть, и лицо ее стало задумчивым:

– Один приземист, а другой худой и высокий…

– Да, – кивнул Нивани.