Держа в руке электронное сенсорное устройство, напоминающее пульт от телевизора, и медленно что-то жуя, он не сводил злобного взгляда с Дашки. Словно ждал от нее еще каких-нибудь издевок. Но тех так и не последовало. Коротышка провел пальцами по своим жгуче-черным волосам, туго заплетенным в косу, ниспадающую до пояса, и, перестав жевать, басистым голосом заявил:

– Я не гномик, дура набитая! Я последний из расы муклорнианцев!

– Ладно-ладно, качок, не кипятись. Перепутала девушка, с кем не бывает. Она же не знала, что ты из расы муфлононианцев, – решил я добить коротышку.

– Муклорнианцев, недоумок! Следи, тупица, за моими губами! Му-кло-рни-ан-цев! Въехал?!

– Чего зеленый-то такой? От злости, наверное?

– А ты чего розовый? – усмехнулся тот. – От частых запоров?

– Неплохой ты парень, зелененький. Пойдешь к нам в команду? Будешь долговязым кровопийцам ноги калечить. А вот, кстати, и они…

В звездолете было несколько тоннельных ходов, на перепутье которых мы и находились. Внезапно вывернув из одного такого, двое долговязых подошли к коротышке и стали на него орать. На своем языке, на срантисофурийском. Один из них даже рукоприкладством не побрезговал, хлопнув беднягу ладонью по голове. Но коротышка не пресмыкался и не оправдывался. Он сложил руки на груди, повернулся к ним боком и упер отчужденный взгляд куда-то вверх.

Такое поведение ясно показывало его отношение к своим повелителям, оно будто трубило во всеуслышание: «Чихать я хотел на вас, гады долговязые!»

Те взбесились еще больше. В этот раз любитель поднимать руку на маленьких беззащитных коротышек неслабо приложился к его затылку. Хлопок эхом разнесся по тоннелям. Возможно, зелененький и устоял бы, но не менее мощный пинок в поясницу, последовавший вдогонку, уложил его лицом в пол.

Долговязые зареготали. Это был самый омерзительный смех из всех когда-либо мной услышанных, если вообще можно причислить такие звуки к смеху. Они больше походили на стон животного, попавшего в капкан и бьющегося в агонии. К тому же нездоровый смех сопровождался обильным слюноотделением. Точнее, слизоотделением, ибо вязкую желтоватую жидкость не иначе как слизью и не назовешь. Слизь стекала на одежду, капала на ботинки, пол. А при громогласных звуках, стремительно вырывающихся из пастей долговязых, она брызгала в разные стороны, порой долетая до нас.

Поднявшись, коротышка злобно скривил рот и уставился на обидчика ненавистным взглядом, чем вызвал у них еще больший смех. Но веселье оборвалось, когда их окликнул третий, появившийся оттуда, откуда и они. Облизав остатки слизи вокруг пасти, долговязый, тот, что не прочь понаблюдать за избиением слабых, показал на нас пальцем и им же помахал у зеленого носа. Коротышка нехотя кивнул, и они удалились восвояси.

– Теперь довольны? – прощупывая поясницу, прокряхтел он.

– Из-за нас, что ли? – Я опустился на корточки.

– Нет, из-за твоей розовой мамочки! Конечно, из-за вас! Стоял тут с вами, пустословил, хотя вы давно уже должны быть на местах! Так, все! Пошли! За мной! И чтоб без баловства!

Выстроившись парами, мы последовали за ним. Бородатый – как же его зовут-то… ах да, Борис – плелся за отцом последним в строю. Он хотел пристроиться к нему сбоку, но Кирилл опередил, начав донимать Назара нравственными речами.

Мы свернули в один из тоннелей, который освещало множество точечных светильников, встроенных в потолок. Только рассматривать особо было нечего. Куда ни глянь, кругом все тот же металл: пластичный, гладкий и самовосстанавливающийся.

Коротышка даже и не думал куда-то торопиться. Шагая вразвалочку, он что-то насвистывал и напевал на каком-то неизвестном, но приятном для слуха языке. Я поравнялся с ним и спросил:

– Так что у тебя случилось, зелененький? Почему последний-то?

Он бросил на меня косой взгляд.

– Не понял.

– Ты говорил, что ты последний из своего народа. Почему? Куда остальные муклорны и муклорнушки подевались?

– Погибли.

– Как?

– А что это ты такой любопытный? Друга во мне нашел, что ли?

– Каждый, кто ненавидит долговязых тварей, мой друг. А ты, как я успел заметить, не очень-то их жалуешь.

– Долговязых тварей?

– Ага, так у нас их кличут.

– Хм, а что, удачную вы им кличку подобрали. Долговязые, да еще и твари. М-да… что твари, то твари. Долговязые твари! Надо будет запомнить, – ухмыльнулся тот. – Верно ты все подметил. Ненавижу я их! Каждой клеточкой своего организма ненавижу! О том только и мечтаю, чтобы они все передохли!

Увлекшись диалогом, он прошел мимо нужной двери, притом что в этом тоннеле она была одной-единственной. Остановившись, коротышка цокнул языком и сделал несколько шагов назад, и почти синхронно с ним мы сделали то же самое. Набрав на пульте комбинацию цифр и каких-то иероглифов, он направил его на дисплей в стене, отображающий руку долговязого. Белый фон дисплея сменился голубым, а дверь подалась вперед и проследовала вбок. В отсеке загорелся свет.

– Рассаживаемся, господа, не толпимся! Мест на всех хватит! – входя в отсек, воскликнул он. – Давайте, давайте, а то сеанс пропустите!

Мест здесь и впрямь хватало с избытком, будто в миникинотеатр зашли. Кресел пятьдесят, не меньше. Я даже посчитал. Да, пятьдесят. Они стояли рядами по десять штук, обращенные к стене напротив. Коротышка посоветовал нам выбрать первый ряд от вымышленного экрана, где сам занял место в середине. Я сел рядом с ним, Давид тоже, но с другого бока.

Кресло оказалось очень удобным. Под обтягивающей его белой ворсистой материей прощупывались мелкие шарики, плавающие в теплой жиже. Такой себе своеобразный микрокосм внутри, садясь на который создавалось ощущение парения в воздухе. А высокая спинка с небольшим изгибом назад, широкие подлокотники со встроенными на краях кнопочными панелями и покатое сиденье, плавно переходящее в опору для ног, только усиливали приятное впечатление.

– И чего теперь-то? – Я зевнул и потянулся. – Баиньки?

– Раньше времени не расслабляться! Так, а теперь поднимаем ручки! – Коротышка встал на сиденье ногами и, прижавшись спиной к спинке, вытянул руки над головой. – Все поднимаем, никто не филонит!

– Зачем? – удивленно протянула Дашка, сидевшая между Давидом и Кириллом.

– Ты меня уже начинаешь нервировать! Я же сказал, все поднимаем!

Вздрогнув, она резко подняла руки.

Коротышка поводил пальцем по экрану пульта, и с обоих боков спинок выдвинулись блочные устройства в виде девяти изогнутых сплюснутых трубок. Их концы разветвлялись на множество металлических волосков, торчащих в разные стороны, а средняя часть покрывалась той же материей с наполнителем, что и по всему креслу. Пройдя полукругом, устройства сложились поверх наших грудных клеток.

Волоски внезапно зашевелились и, потянувшись к собратьям спереди, стали переплетаться друг с другом. За процессом сплетения последовал процесс слияния. Они словно расплавлялись, превращаясь в однородную массу, которая вмиг затвердевала, копируя форму трубки. От места соединения не оставалось и следа.