— Я знаю, чего вы хотите, — вдруг перебила Светлана. — Через меня выйти на остальных.

Аксенов облегченно вздохнул:

— Ну вот и хорошо. Разговор получится. Я не собираюсь использовать вас в своей работе. Более того, если с Алексеем ничего не случится, я посоветую ему уехать из нашего города.

Девушка насторожилась:

— Вы сказали: «если ничего не случится»?

— Хочу вам напомнить, что он освобождал заложников. Сейчас он занимается тем же, но риск многократно увеличился.

— Но... кто же он?

— Вы недостаточно хорошо знаете Алексея. Я тоже. Вот над этим мне и предстоит поработать. По-человечески, — добавил он, пытаясь вспомнить, кто у прилавка первым сделал предложение «поговорить по-человечески» — он сам или Светлана. Не вспомнил. Вот чертов Прокопец! То в паузах некстати начинаешь путаться, то тянуть душевные нити разговора и разбирать их по цветам. Все это от него, от помощника. И еще от Николая.

По-человечески...

Аксенов напрочь забыл, на чем он остановился. Снова начал вспоминать. Далось ему это с трудом. Кажется, он даже покраснел от натуги.

— Да, — произнес он. — Над этим мне и предстоит поработать. А дальше меня ожидает нелегкий выбор, который я вроде уже сделал. О нашем разговоре никому не говорите. Вижу, хотите спросить еще о чем-то — давайте отложим это до следующего раза. Номер моего телефона у вас есть, звоните. Всего доброго.

Аксенов встал и неторопливо направился к служебному автомобилю.

Убедился. Выговорился. Обнадежил. Прав или не прав — отвечать на эти вопросы не имело смысла.

Ах, Колька, Колька...

* * *

Когда Аксенов вошел в кабинет, Прокопец уже сидел в «позе Юрского». Действительно, подумал следователь, такой инициативы не упустит.

— Петя, — проникновенно начал следователь, — я все хочу тебя спросить: помнишь гражданку Хмелеву? Ну, которая нам фотографии принесла, маленькая такая, она еще паспорт свой забыла у меня на столе.

— Помню, а что?

— Я тебе велел только паспорт отдать, а тебя не было десять минут. О чем ты с ней разговаривал?

— Ну... если честно... знакомился.

Аксенов с удовлетворением заметил, что Петя невольно изменил «инициативную» позу, смутился, опустил глаза долу.

«Отомстил, — злорадно подумал следователь. — За инициативные паузы и прочую дребедень».

Однако помощник быстро восстановился. Постукивая карандашом по подлокотнику, он осведомился:

— Ну что, Дмитрий Иванович, опознала она Ремеза по фотографии?

Аксенов покачал головой:

— Ноль эмоций. Даже не моргнула.

— Не везет, — вздохнул Прокопец. — А я, глядя на вас, подумал: подсек Дмитрий Иванович рыбину!

Санкт-Петербург

Ольга набрала номер телефона генерал-майора Головачева и долго слушала длинные гудки. Она уже собралась повесить трубку, как услышала мужской голос:

— Алло? Головачев.

— Здравствуйте, Александр Ильич. Это Дьяконова Ольга. Не побеспокоила?

— Нет, нет, я только что вошел. Что случилось? — В голосе генерала прозвучало беспокойство.

— Ничего. Я хотела узнать, есть ли какая-нибудь информация об Игоре?

— Конкретно — никакой. Идет работа, вчера в «Новостях» прошло сообщение по Орешину.

Генерал отрапортовал чисто по-военному: сухо, коротко, без эмоций — так послышалось Ольге.

— Да, я смотрела. Однако мне показалось, что корреспондент выглядел на экране чересчур пессимистичным.

— Скорее всего бесстрастным. Может быть, усталым. Прессе в «горячих точках» тоже несладко приходится... Ольга, вы слушаете меня?

— Да.

Теперь интонации Головачева совпадали с определениями, только что данными им самим: голос звучал бесстрастно и устало. Ольге стало немного жаль генерала.

— Все сводится к одному человеку, Безари Расмону, — продолжал он. — Остальные полевые командиры публично заявили о своей непричастности к акту похищения. Убийство судьи тоже его рук дело. Последнее и мешает продуктивным переговорам. В своих мнениях полевые командиры разделились на две группы: одна поддерживает Расмона, другая настроена прямо противоположно. Было вынесено предложение о ликвидации групп, занимающихся похищениями людей. Хотя в Таджикистане таких групп единицы. Там сейчас находятся наш представитель, сотрудники МИДа, пресса. Работа идет, Ольга, что я еще могу сказать?

— В прошлый раз вы об этих людях говорили мне?

— Нет, о других. — Генерал замолчал.

— И это все, что вы делаете для освобождения Игоря?

— Я понимаю вас, процесс идет медленно, но в работу запущены другие механизмы, о которых я не уполномочен распространяться.

Может, Ольга была несправедлива к Головачеву, но она заметила, что слова генерал-майора ничем не отличаются от официальных речей. Одно и то же: продуктивные переговоры, мнения разделились, запущены механизмы, представители. Но работа идет. Причем полным ходом. А ей хотелось услышать другие слова, простые, складывающиеся в бесхитростные предложения. Только тогда можно понять смысл сказанного и проникнуться доверием к тому, кто их произнес.

Поскольку генерал говорил принятым в «верхах» сухим языком, Ольга поняла, что положение Игоря безнадежное. Нужно еще раз напомнить Головачеву о разговоре в больнице. Тогда его речь была немного таинственной, и это вселяло надежду. Он говорил о каких-то людях, что нужно пожелать им удачи, она им необходима... Сегодня эти люди уместились в коротенькую фразу, оброненную генералом: «Не о них».

— Александр Ильич, тем людям по-прежнему необходима удача?

— Удача необходима всем, без нее никуда. Даже нашему маленькому герою. Как чувствует себя Володя?

Ушел от ответа? Или по телефону нельзя?

— Спасибо, хорошо. Ждет вас в гости, мечтает поговорить с вами.

— Обязательно приеду. Вот тогда мы с вами пооткровенничаем.

Кажется, она поняла генерала. Теперь убедиться и задать наводящий вопрос. Может быть, Головачев ответит на него — правильно.

— Я передам Володе от вас привет. Он все спрашивает про дядю Колю. Вы давно его не видели?

— О! Дядя Коля сейчас в отпуске, — бодрым голосом сообщил генерал. — Отдыхает в одной жаркой стране. Везет людям. — Головачев сделал ударение на последнем слове. — Ну, всего хорошего, Ольга Васильевна. Звоните, буду рад слышать ваш голос. Да, вероятно, я скоро уеду из Москвы, запишите мой номер телефона в Полярном.