«Штатный» разведчик Ремез пару шнеков зарядил только патронами с трассирующими пулями и между отметками 24 и 44 на шнеках пометил их, обмотав изолентой. Трассеры были необходимы ему, чтобы точными выстрелами указать товарищам обнаруженную цель, а те уже начнут массированный огонь.

Алексея тихо окликнул Ловчак:

— Пичуга, ты заметил, на автоматах нет серийных номеров?

— Безобразие, — отозвался Ремез. — Ни в грош не ставят.

— Я не о том. Похоже, оружие вышло с подпольного заводика.

— Безобразие.

— Помнится, Евсей говорил о каком-то одесском предприятии — Вторая Заливная, 8.

— Скорее Первая Встречная. — Алексей вогнал в «чи-зет» магазин и оттянул затвор. — А на пистолетах маркировка присутствует. — Старательно выговаривая, он прочел: — Маде ин Чеш Републик. Не хрен собачий.

Такое же клеймо, «Made in Czech Republic», стояло на пианино Анны. Она была учительницей в музыкальной школе, преподавала сольфеджио. Серьезно занималась изучением народной музыки Ирана, прилично выучила одно из иранских наречий.

Анна смеялась, когда Алексей садился за инструмент и начинал бацать по клавишам, словно по струнам гитары. Он знал, как нужно брать три аккорда, под них мог спеть любую песню. Пел он, как и играл. Зато свистел классно, трели выдавал не хуже соловья.

— Леш, где ты так научился свистеть?

— Дома... Еще пацаном с птицами вставал. Они рано начинают петь.

Анне казалось, что Алексей действительно не свистел, а пел. Он приподнимал верхнюю губу, отчего нос его заострялся, и производил нежные, мелодичные звуки.

— Красиво... — Анна задумчиво смотрела на него. — Какая птица так поет? Соловей?

Алексей покачал головой:

— Пестрогрудка. В наших краях ее называют... — он сделал паузу и задержал свой взгляд на Анне, — подорешник. Я больше всего люблю эту птицу.

Он опустил глаза. Потом, чувствуя, что сказал слишком много, начал беспечно болтать:

— А я тоже в музыкальной школе учился. Дня три. Я совсем маленький был. Учителя говорят: «Рано. Через год приходите». Мать ни в какую. Наверное, хотела из меня Стравинского сделать. Ну вот... Учительница нажимает на клавиши и заставляет меня повторять: до, ре, ми, фа, соль... Повтори, говорит, Леша. Я повторяю, а сам на пианино смотрю — так хочется поиграть! «До, ре, ми, па, соль...», — жалобно тяну я. Учительница меня прерывает. «Не па, а фа. Повтори». Я щеки раздул и выдал: фф-фа! Она меня похвалила. Давай, говорит, сначала. Я начал: «До, ре, ми, па...» — «Фа, Леша! Фа!» И вот так целый час она заставляла меня ноту фа выдувать, как будто я на тромбоне пришел учиться играть. Но с тех пор букву "ф" выговариваю безукоризненно. Все-таки музыка — великая вещь.

Анна неожиданно спросила:

— А подорешник красивая птица?

Алексей растерялся только на мгновение. И выдал:

— Отлично летает! Но по земле передвигается несуразно. — Он видел, как задрожали губы Анны, еще чуть-чуть — и она рассмеется. Алексей тут же перешел к более конкретному описанию: — Она оливкового цвета, сероватая. А брюшко белое. Я никогда птиц не ловил, это не по мне, я не рыбак и не охотник. А вот пацаны ловили, знали, что она к неволе привыкает легко.

— Кто легко привыкает к неволе?

Алексей быстро встал, повернувшись на голос. На пороге стоял Игорь Орешин.

— Здравия желаю, товарищ полковник.

— Виделись уже. — Орешин подошел и поцеловал жену. — Уроки даешь?

— Перенимаем друг у друга опыт. Алексей здорово подражает подорешнику.

— Кому? — Командир бригады перевел взгляд на прапорщика.

— Птица такая есть, — ответил Ремез. — Вообще-то правильно она называется пестрогрудка.

— Это она быстро привыкает к неволе?

— Так точно.

— А ну-ка... — Орешин опустился на стул и подмигнул жене, — напомни.

— Неудобно, товарищ полковник.

— Давай, давай, Ремез. Не тяни.

Алексей на всякий случай предупредил:

— В природе она поет мелодично, но на слух человека не совсем приятно. — Смущаясь, он провел языком по зубам, повернул голову так, что Орешины видели его в профиль.

Он выдал несколько колен и решительно поднялся. Ему необходимо было покинуть квартиру Орешиных. А перед этим объяснить комбригу, почему он оказался тут. Впрочем, командир не такой человек, которому нужно долго объяснять очевидные вещи. Все написано на лице Алексея.

У него не было предлога посетить их квартиру, и задержался он ненадолго, показал свой певческий талант. Идиот... Все равно сказать что-то нужно. Пусть это прозвучит глупо, фальшиво, теперь это не имеет значения.

— Извините, товарищ полковник. Вообще-то я к вам пришел. Хотел в части обратиться, но мне сказали, что вы уже ушли.

Полковник поднял бровь, не глядя на Алексея, спросил:

— Поужинаешь с нами?

— Нет, спасибо. — Он замолчал, ожидая последнего вопроса Орешина.

— Чем могу помочь, Алексей?

— Домой хочу съездить. В отпуск отпустите?

Орешин некоторое время стоял в задумчивости.

— Ладно, пиши рапорт. — Проводив гостя, Игорь покачал головой. — Есть что-то неприятное в свисте... как он его назвал?

— Подорешник, — подсказала жена. — Почему неприятное?

— Пожалуй, я неточно выразился. Скорее всего что-то хищное.

— Игорь, я не понимаю тебя. Ведь ты сейчас говоришь об Алексее, так?

— У тебя богатое воображение, Аня. Я говорил всего-навсего о свисте. Алексей не сказал, чем питается эта птица?

Орешин сложил на груди руки, пристально глядя на жену.

— Игорь, — мягко сказала Анна, — мы давно не ссорились. Я имею в виду беспричинно. Ты что, ревнуешь меня? — На ее лице проступил румянец.

Орешин покачал головой, неопределенно пожав плечами.

На следующий день он попытался загладить вину. Раскопав в библиотеке книгу о пернатых, принес ее домой. Посадил рядом Анну и показал на черно-белый рисунок с изображением птицы.

Анна прочла: «Пестрогрудка, подорешник, пересмешник, ястребиная славка» — и вопросительно глянула на мужа.

— Ястребиная, понимаешь? Хотя успел прочесть, что на ястреба она похожа только оперением. Атак — неприметная маленькая птичка. Может, поэтому мне показалось в ее пении что-то хищное?

Анна промолчала, пожимая плечами.

Подбежал Вовка, забрался отцу на колени и показал на рисунок:

— Это кто?