Ясковский поп разразился гневной речью против дупляного жителя, к которому уж и странниц посылают, а случившиеся при том мужики, тоже недовольные бабьей беготней, но уже по другой причине — мало кто из них видывал тощенького да немощного батьку Григория, но что молод да ласков, сами бабы разнесли, вот мужикам и лезло в дремучие головы непотребное, — бурно своего попа поддержали.

И, осмелев, отправилось их, мужиков, с два десятка, вслед за попом — истреблять отшельника, что осмелился переманивать и без того не больно богомольную паству.

Толпа малость задержалась у заводи — поп не решался мочить в воде дорогой подрясник, мужики заспорили, кому переносить батюшку на закорках. Алена же развернулась — и бегом к поляне.

— Батька Григорий! — позвала она, постучав для верности по стволу. — Вылезай скорее! Там мужики по твою душу идут! Не вышло бы худа!

В щели появилось маленькое бледное личико.

— О чем ты, свет? Чем я мужикам-то не угодил?

— Их ясковский поп ведет! — торопливо объясняла Алена. — Зол он на тебя очень! Гляди, не сожгли бы тебя в дупле, как еретика в срубе!

— В дупле? — Батька Григорий призадумался и вдруг улыбнулся. — Ну, слава те, Господи, — сподоблюсь огненного крещения! Вот любо-то!

— Да ты что — умом тронулся? — как на младшего, прикрикнула на него Алена. — Вылезай скорее, образа с собой забирай, и убежим! Кричат же — сожжем, и с дуплом вместе!

— Нет! — твердо сказал отшельник. — Коли выпало мне пострадать за веру, то и пострадаю. — Ты — беги, свет, а я с места не сдвинусь. Пусть приходят.

Алена закусила губу.

Неизвестно, что знал батька Григорий про огненную погибель, а Алена, живя в Верху, всякого об этой казни понаслышалась. И девки, что бегали глядеть, как жгут живьем в срубе колдуна Дорошко, такого наплели про его предсмертный вой, что у всех, кто их слушал, в ушах завыло…

Вдруг ей показалось, что если хорошенько попросить — дупляной житель выберется наружу. Она опустилась на колени и заговорила так ласково, так жалостно, словно с младшим братцем любимым, как ежели бы он у нее был:

— Гришенька, светик, да что же ты делаешь? Да зачем же ты раньше времени помирать собрался, да еще такую муку терпеть? Гришенька, вылезай оттуда, мы спрячемся, ты же знаешь тропки!

И не заметила Алена, как позабыла уважительное обращение к юному батюшке.

— Беги сама, Аленушка! — был ответ из дупла. — А я пострадаю!

— Я те пострадаю! — прикрикнула на отшельника Алена и с неожиданной силой вцепилась ему в руку.

Сопротивляясь и не желая покидать дупла, батька Григорий ухватился изнутри за ствол, да, видно, прогнило его жилище насквозь — и не так чтоб сильно потащила его Алена, а рванула порезче — и вынула из убежища вместе с немалым пластом коры. Чуть они вдвоем, и с корой в придачу, в обнимку не покатились по полянке да не влетели в кострище.

— Образа! — вскрикнул, барахтаясь, батька Григорий. — Образа наземь рухнули!

И, высвободившись, метнулся к дуплу, в которое теперь можно было попасть не через узкую щель, а через целые ворота.

Алена вскочила на ноги и увидела наконец устройство дупляного жилища.

Пол был весь покрыт трухой, отшельнику по щиколотку, и лежала на трухе рогожка, которой, он, надо думать, покрывался, когда засыпал, свернувшись клубочком.

Сейчас же батька Григорий, стоя на коленях, обдувал два темных небольших образа, которые от Алениного рывка и впрямь свалились. Труха попала за грубые оклады, откуда ее не то что дуновением, а, пожалуй, и тонкой иглой было не выковырять.

— Бежим, Гришенька! — воскликнула Алена. — Вот же они идут! Я уж голоса слышу! Ведь пожгут тебя, дурного!

— Поздно! — отвечал Гриша. — Пришли уж. Держи образ.

И впрямь — поздно было. На полянку ввалились мужики. Расступились, выпустили вперед попа, и он встал, широкий да сопящий — видать, не привык по лесным пригорочкам шастать.

Гриша, держа перед собой другой образ, шагнул из дупла им навстречу.

— Срамотища-то! — изумленно воскликнул кто-то.

— Ты и баб так встречаешь — без порток? — глумливо поддержал другой мститель. — Оно и сподручнее!

— Тако повелел Бог и Исайе ходить нагу и необувенну, — звонко и уверенно произнес юный батюшка. — И Иеремии обложить чресленник о чреслех, и иногда возложить на выю клади и узы, и сим образом проповедовать. И Осии повелел пояти жену блуждения и паки возлюбити жену, любящую зло и любодеицу!

— Батька Пафнутий! — воззвал к попу первый мужик. — Чего это он про любодеиц?

— Кто про что, а вшивый — про мовню! — вмешался глумливый голосок, и мужики, хоть не желали, а рассмеялись.

— Ты ли тот еретик, что живет в дупле и кличет себя Гришкой? — для верности уточнил ясковский поп.

— Григорием, не Гришкой, меня покрестили, а не сам себя кличу, — возразил Гриша.

Алена, пока еще не замеченная мужиками, выглянула из дупла.

— Гришка, стало быть, мал еще Григорием величаться. Может, и по отчеству тебя чествовать? — глядя сверху вниз, осведомился поп.

— У Господа отчеств мирских нету, все мы — его, Божьи дети и одно нам отчество — Божьи, — отрубил Гриша. — А иное всё — от нечистого!

Алена так и ахнула.

Батька Григорий сам набивался на огненную погибель.

Ясковский поп Пафнутий от такой наглости даже рот приоткрыл.

— Ну, ты, еретик!.. — загремел вдруг он, тыча перстом в бесстрашного Гришу. — Писание толковать взялся! Да кто ты есть, чтобы Писание толковать, пес? Кто тебя рукоположил? Шатаешься меж двор, аки шпынь ненадобный! Людишек смущаешь! Баб беспутных привечаешь! Ишь, в дупло забрался, святитель голоштанный! Может, у тебя там и теперь девки зазорные?

— Это в тебе сейчас бес говорит, — спокойно и даже с сочувствием отвечал Гриша. — Силен бес-то, а? Всего ему мало! Погляди, каково чрево тебе твой бес напихал! В двери-то как пролазишь, бесталанный? А я живу чисто, в посте да в молитве, за то ко мне православные и тянутся…

— Ты — чисто? — Попа уж вовсе повело куда не след. — Бабы молодые к тебе тайно бегают — чисто? Антихрист ты, гроб повапленный! До патриарха дойду — а тебе не жить!

— Зачем же до патриарха, батька? — прозвучало вдруг за спиной у попа. — Нешто сами не осилим?

— Лес бы не занялся… — подал голос кто-то осторожный.

— Не летний жар — не займется!

— В дупло его — и хворостом обложить!

— Ну-ка, тихо, православные! — вмешался ясковский поп, но не слишком сердито. — Берите и вяжите чертова угодничка! Первым делом — к воеводе его! Ишь, выдумал — бабы с девками к нему бегать будут! Ну, кто с веревками?

— Да нет веревок — жечь ведь собирались!