— Не смей так говорить о Дереке! Он слишком хорош, ты и ногтя его не стоишь, мерзавец!

Страницы рвались из ее рук, по одной-две перелистывались обратно, бились, хлестали ее по ладоням. Негодяй, похохатывая, смотрел, как она старается удержать календарь, как она сражается с ним — и не может победить.

— А знаешь, почему книга тебе сопротивляется? — ходя кругами, как кот, шептал злодей с лицом Дерека. — Потому что ты разрываешься надвое. И в календаре еще не написано, что ты выберешь. Я вижу, ты хочешь бежать, спасти Демьена; он Король! Он твой друг! Но вот незадача: как только отпустишь, все обратно перелистнется. Сколько ты осилила? Шестьдесят страниц? Сорок? Все труды насмарку. А ты, я вижу, не спала. Ты измучена, ты хочешь есть и пить. И тебе достаточно сказать мне «да», как тебе и не придется перелистывать эту глупую книгу.

Под его хохот из-под рук Уны вырвалась стайка страничек и снова улеглась налево, на свое прежнее место.

— Да кто ты такой, прах тебя подери?! — выдохнула Уна, ловя очередную страницу, вырывающуюся из-под ее ладоней.

— А если напряжешь свою память? Подумай; это же совсем не трудно! — издеваясь, промолвил он.

Уна выкрикнула в отчаянии, когда из-под ее ладони снова вырвалась и перелистнулась обратно целая кипа страниц, и терять осталось так мало; всего пять, может, десять… Однако, досада придала ей сил, и она, размахнувшись, кинула огненный шар в того, на кого никогда бы не подняла руку.

Дерек увернулся; пламя лишь слегка коснулось рукава его куртки, но этого было достаточно. По комнате разнесся запах горелой бумаги, полетели тающие искры, превращающиеся в черно-серые пепельные бабочки, и Уна — нет, не закричала, — зарычала от злости:

— Корнелиус! Никчемный сын никчемной матери! Порождение магии, бумажная кукла! Как мы могли забыть о тебе!

— Угадала, — злобно ответил Корнелиус, прибивая пламя на своем рукаве.

— Какой же ты мерзавец! — выдохнула Уна. — Какой негодяй! Вседверь дала тебе шанс!..

— Какой еще шанс? — грубо ответил он. — Вседверь отняла у меня корону и трон!

— Потому что ты не имел на них права!

— Только королева Корнелия, — грубо ответил Корнелиус, — могла решать, кто унаследует корону за ней! Меня она называла сыном; меня призвала из небытия.

— Ее сын Дерек! А ты — бумажная кукла, порождение магии!

— Это бесполезный спор, — высокомерно ответил Корнелиус. — Смотри, Уна: ты проиграла. Ты не удержала страниц и потеряла то место, где Короля можно было спасти. Ты все испортила, рыжая глупая девчонка. Будешь заново листать?

— Нет, — рыкнула зло Уна. — Я сделаю так, деревенский ты дурачок, что листать будет просто нечего!

С криком впечатала она ладонь в календарь, и под ее пальцами страницы вспыхнули. Огонь очертил ее ладонь, обвел каждый пальчик, и упрямые страницы корчились и горели под ладонь огненной магини.

В воздух полетели тлеющие клочья Корнелиус вскрикнул что-то, но было поздно: календарь сгорел, и под пальцами Уны осталось совсем немного страниц. Самая верхняя была порядком закопчена, крошилась по краям, и на ней был нарисован огромный огненный шар.

— Кто же научил тебя, болванка из папье-маше, — хохотнула Уна, медленно снимая свою руку с календаря, — газетный ты обрывок, выступать против мага огня?..

— Нет-нет, — пробормотал Корнелиус, отступая. — Ты же не сделаешь этого, верно?..

Он был очень напуган. Корнелиус действительно думал, что Уна не осмелится оторвать руки от календаря, он думал, что она надежно связана… но просчитался.

— А что, — рассмеялась Уна. — Вседверь выколотила из тебя много лишней магии? Серьезно?! Ты растерял все свои знания и стал беспомощным?! Поэтому ты заплел эту интригу с дурочками?! Обиженные безумцы — так себе выбор союзников.

— Ты должна меня понять, — отгораживаясь ладонями от Уны, ответил Корнелиус. — Нет, я не так слаб, как ты думаешь. Но и не так силен, как прежде. И да, я вынужден был с ними вступить в сговор, чтобы взять то, что мне принадлежало по праву! По праву, ты слышишь?!

— Слышу, — хихикнула Уна. На ее ладонях разгорался огромный огненный шар. Все уголки комнаты тотчас же были освещены теплым мягким светом, тени прыгали под ногами.

— Осторожнее! — истерично вскрикнул Корнелиус, отступая от Уны еще. — Тут полно книг, ты же не хочешь устроить пожар в академии?!

— Ты же не думаешь, что я не умею укрощать пламя? — снова зловеще хихикнула Уна. Огонь гудел в ее руках, и Корнелиус не успел и вскрикнуть, как этот огромный огненный клубок сорвался с кончиков пальцем Уны и врезался в его тело.

Корнелиус вспыхнул весь сразу, как старая, пожелтевшая газета. Он кричал и размахивал руками, а его пальцы распушались, словно перелистываемы огнем страницы книг, а Уна молча смотрела на пожар, в котором без остатка сгорало прошлое.

Пепел остыл. От Корнелиуса не осталось и следа. Где-то далеко навсегда закрылась Вседверь, чтобы больше не выпускать призрак недоброго, мятежного принца, и брат — хранитель кивнул головой, соглашаясь с Уной. Это прошлое получило вполне закономерный итог.

Оставалось еще много неперевернутых страниц, но уже намного меньше, чем сгорело. И они листались проще, поддавались рукам Уны, словно напуганные ее огненной яростью. И Уна поняла, что со своей задачей она справится, но какой ценой?..

Листая, Уна видела предсказания, притом такие горькие, что от них она кричала и плакала, прощаясь с друзьями. Это было тяжелое испытание — не бросить свою миссию и не побежать на выручку, но Уна поняла сейчас так отчетливо, как никогда, что закрыть календарь нужно. Только так возможно подвести черту. И, возможно, погибнет и молодой Король, и Дерек, и она, не вынеся предательства Аргента, но прекратится эта страшная осень, и останутся живы люди…

«И уцелеет все королевство, — думала она, рыдая. — Прощай, Дерек, славный смелый мой рыцарь… навек прощай…»

***

— Проснись, молодой Король! Проснись! Ради всего святого — проснись!

Демьена кто-то тормошил, шлепал его по щекам, тянул за руку, и Король, застонав, шевельнулся в седле. Снег мягким тяжелым одеялом лежал на его плечах, конь под Демьеном дрожал и нетерпеливо переступал ногами. Остро пахло морковкой — кажется, это конь ее пережевывал и выпрашивал еще, нетерпеливо тянулся за лакомством и со звоном встряхивал удилами.

— Проснись, молодой Король! — умолял дрожащий голосок чуть не плача. — Не то ты замерзнешь здесь!

Демьен, усилием воли прогоняя сонную дурноту, поднял лицо с лошадиной гривы, раскрыл заспанные глаза.

— Ежинка, — пробормотал он, и губы его растянулись в улыбку.

Девушка, озябшая, с покрасневшим носом, стояла перед ним, на узкой тропинке, занесенной снегом. В руках ее было маленькое деревянное ведерко с морковью — там оставалось совсем немного корнеплодов, — и сама она выглядела уставшей и испуганной.