и увидел все ту же инвалидную коляску. В ней сидела девочка. В тот момент я и понял, что ошибался – комок был не маленькой старушкой размером с ребенка, это и был маленький ребенок, просто закутанный в старые тряпки.

Сейчас же комок стал девочкой, и одета она была наконец как девочка, а не как старушка.

Девочка сидела все так же, в своей инвалидной коляске, все в той же позе, не двигаясь, и коляска все так же была повернута навстречу едущему по дороге транспорту.

Увиденная мной картина заинтересовала меня еще больше – хорошо, это девочка, а не старушка, и теперь уже очевидно, что она не просит милостыню. Тогда зачем кто-то постоянно привозит ее на это место?

Каждый вечер я возвращался на то же место, каждый вечер я проходил мимо и каждый вечер я ломал голову над тем, что же это могло значить.

Однажды я все же получил немного информации для раздумий. В тот вечер я немного припозднился и шел в сторону едален в совсем позднее время, почти к закрытию. Еще издалека я заметил в том месте, где обычно стояла инвалидная коляска, какое-то движение. Я увидел высокого мужчину за пятьдесят, он шел медленно и размеренно. Он подошел к коляске, без слов взялся за нее и начал куда-то везти. Мне стало интересно. Я понимал, что если пойду за мужчиной с девочкой, то не успею поужинать, но мне было все равно. Понимал я и то, что если пойду за ними, то это будет слежка, да и вообще, очень странный поступок, но и с этим тоже смирился.

Я шел за мужчиной, толкающим перед собой инвалидное кресло, на почтительном расстоянии. Мужчина молчал, девочка тоже, она сидела и, как всегда, не двигалась.

Мужчина вез кресло по дороге, почти по самой ее середине, благо ближе к ночи по ней ездило мало транспорта. Он шел очень медленно, мне даже было неудобно так медленно идти за ним. Мужчина прошел несколько улиц, дошел до дороги, вдоль которой, дальше, где-то в километре, стоял мой отель, и повернул в его сторону.

Я решил, что девочка – это внучка мужчины, и что он зайдет в один из жилых домов, которых было много в округе, но вместо этого он зашел в расположенный рядом госпиталь. Я часто проходил мимо госпиталя и видел его много раз – с виду обычное здание, такое же, как и остальные, но покрашено оно было в синий цвет, у двери висела какая-то медицинская эмблема, а у входа дежурили старые, скорее даже устаревшие, машины скорой помощи.

Тогда я решил, что мужчина этот либо волонтер, либо родственник девочки, а девочка парализована – она все время сидела в своем кресле и никогда не двигалась. Я испытал глубокое чувство благодарности к мужчине, который, неважно даже кем он девочке приходился, каждый день отвозил ее на дорогу, чтобы та сидела и смотрела на машины – видимо, ей просто напросто нравилось за ними наблюдать.

Практически каждый день этот человек вывозил девочку из больницы и вез ее на дорогу, чтобы она немного порадовалась окружающему миру.

Конечно, меня удивляло то, что девочку вот так просто оставляли одну на несколько часов в безлюдном месте. Хотелось отчитать за безрассудность человека, который такое допускал, но все же, зная, что это за город, что за страна, и какие люди здесь живут, я соглашался, что девочка даже в одиночку, в малолюдном месте, учитывая все обстоятельства, была в безопасности. В каком-то смысле эта мысль давалась мне с трудом, в результате компромисса – все же в двухсоттысячном городе как ни крути окажется хоть один человек со злыми намерениями, который захочет причинить беззащитному ребенку зло, но эту мысль я отмел – мне просто напросто не хотелось думать о плохом.

Через несколько дней я опять уехал, а теперь вот вернулся обратно, и сейчас стоял напротив того самого инвалидного кресла.

В кресле сидел уже не ребенок, это была девушка-подросток. Кресло было тем же, что и раньше, старым и потрепанным, но одета девушка была по-другому – так, как в этих местах одеваются собственно модные девушки-подростки, в облегающие джинсы и кофту. Я впервые видел ее лоб в лоб – до этого ее кресло всегда стояло лицом к дороге. Сейчас же я мог приглядеться к ней, проходя мимо, и увидеть детали, которые раньше были от меня скрыты.

Я шел вместе с толпой, и, сделав очередной круг, опять оказывался напротив девушки. Люди проходили мимо нее, иногда посматривая с интересом, а иногда – с жалостью. Девушка тоже смотрела на проходящих мимо людей, было видно, что ей это доставляет удовольствие: она улыбалась и гримасничала.

Впервые я увидел ее лицо полностью. По нему было видно, что у девушки было какое-то нарушение – форма лица у нее была необычной, хоть в целом она и была симпатичная. Волосы на голове у нее были сбиты в клочья.

Понял я, что ошибался и в том, что она была парализована. Девушка ерзала в кресле, постоянно двигалась, как и подобает подростку. То и дело она поднимала и опускала ноги и руки, меняла позу, крутилась из стороны в сторону. По большому счету, физически она была здорова, и инвалидное кресло ей не требовалось.

Было видно и то, что девушка не понимала, что происходит вокруг. Вернее, понимала, но по-своему. Ее зрачки все время двигались, не концентрируясь на чем-то определенном, она открывала и закрывала рот, произнося нечленораздельные звуки.

Наконец ясная картина о том, что это за девушка, сложилась у меня в голове. В силу своей ментальной особенности, скорее всего умственной отсталости, она была необучаема – и не могла научиться ходить. Поэтому инвалидная коляска и была нужна.

До этого ни одна моя гипотеза о девушке не оказалась верной, мои последующие наблюдения полностью опровергали предыдущие, и я даже всерьез задумался об уровне своей интуиции и способности логически мыслить. Но сейчас все было очевидно – картина сложилась воедино, и факты были налицо.

Я проходил круг за кругом, слившись с толпой, пока вдруг, в очередной раз проходя мимо инвалидного кресла, не увидел, что девушка с него слезла. Она пыталась идти, но не умея ходить по-человечьи, шла по-своему. Девушка сидела на заду, ноги ее были выставлены вперед. Руками она упиралась в землю немного впереди себя, затем поднимала корпус, переносила его вперед, подгребала вперед ноги и опускалась. В общем-то, получалось что-то похожее на ходьбу.

Двигалась