– Или выход, – пробормотал брат Дамиан, лёжа в своей опочивальне и наблюдая, как за прорезью окошка светлеет небо – рассвет был близок. – Ну, и что там надо проклятым псам?

Наверное, правильно всё же говорить, что вход в святилище находится там, где Бог впервые явил себя Девяти Святым и где теперь, в Пирогове, во всём блеске славы возвышается Храм Лабиринта.

Наверное, складам не нужна охрана. Но интуиция редко подводила брата Дамиана. И он лично установил это послушание, далёкий форпост, где всегда несли службу братья из корпуса Стражей. Караул сменялся каждые сутки, но некоторые братья в этом месте, переполненном кошмарами, сходили с ума. Что ж, значит, их вера оказывалась недостаточной. А может, напротив, им оказывалось высшее благо и Лабиринт отметил их, поцеловав в чело.

– Благо, – прошептал брат Дамиан. Но думал о другом. Как и Калибан, он тоже думал о знаках, которых становилось всё больше. Заснул он на самом рассвете. И приснился ему вой. Страшный тоскливый вой, к которому присоединился ещё голос, ещё и ещё, и стало ясно, что это воют Четыре пса. Те, что должны возвестить конец с восходом.

– Светоч, вставай, просыпайся! – Его трясли за плечо. Он открыл глаза и непонимающе уставился на брата Зосиму, даже не сразу узнав того:

– В чём дело?

– Просыпайся, Светоч, беда…

Давно уже его не осмеливались будить столь бесцеремонно.

– Что, всё Пирогово провалилось сквозь землю? – удивлённо спросил брат Дамиан. И понял, что вой ему не приснился – он доносился с улицы.

– Эх, Светоч. – Зосима почему-то с укоризной отмахнулся от шутки. – Воришки сбежали!

– В смысле?

– В прямом, – объяснил Возлюбленный Зосима. – Из камеры! И там… Вставай, ты сам должен это видеть.

Брат Дамиан резко сел в своей кровати:

– Что это за вой?

– А-а, в том-то и дело. – Брат Зосима уныло ухмыльнулся. – Всё Пирогово бурлит! С утра самого появились, с восхода. А теперь завыли. Четыре пса…

– Какие четыре пса? – Брат Дамиан пошарил ногами в поисках мягких прикроватных тапочек. Он вдруг подумал, что, может, ещё и не проснулся вовсе.

– Те самые. – Зосима угрюмо посмотрел в сторону окна, и его взгляд блеснул. – Что должны возвестить конец с восходом. Люди напуганы, бегут к Храму. На тебя одна надежда.

«Что за чушь?» – подумал брат Дамиан. Он, наконец, поднялся на ноги:

– Где они, эти псы?

– На стене стоят. – Глаза всегда вальяжного Возлюбленного Зосимы потемнели. – Чёрные, как смоль. Выстроились молча в ряд все четверо. А теперь завыли.

– Как они могли сбежать? – резко спросил брат Дамиан. – Из-под семи замков?!

– Светоч! – Зосима покачал головой, но дальше его голос зазвучал вкрадчиво: – Ты что, не понимаешь – на тебя вся надежда?! Люди говорят, Разделённые идут.

«Вы все сошли с ума», – подумал брат Дамиан. Потом смерил Зосиму взглядом:

– И что, ты хочешь, чтобы я вышел к ним в исподнем? – поинтересовался он.

Двумя часами ранее, до восхода, когда в небе плыла полная луна, Калибан направился к камере, где воришки ожидали суда. Когда-то он и сам провёл в ней некоторое время за небольшое ослушание. Под стать провинности наказание было нестрогим. Калибану даже позволили читать. Пол и стены камеры были бетонными, оставаясь холодными и зимой, и летом. Откидная пристенная койка была под небольшим наклоном, так что, едва заснув, он сразу же оказывался на полу. Сутки Калибан не жаловался, пытался спать сидя, упершись ногами, потом на полу, но промёрз до костей. Понял, что чревато воспалением лёгких, и решил не спать вовсе. На исходе третьих суток опухшего от бессонницы и трясущегося от холода Калибана наконец вывели из камеры. Брат Дамиан его по-отечески обнял. Калибан, конечно, не расплакался, как недавно чужак-воришка после очищающего потока, но обмяк в объятиях Светоча Озёрной обители. Монахи умели добиваться своего.

Сейчас, подходя к камере, Калибан понял, что находится в коридоре не один. Приподнял лампу. Тусклый свет упал на красное и всегда немного потное лицо Малого. Увалень младший сынок брата Нестора, распорядителя в Храме, того, что ставил чужака-воришку под благостные струи, имел ещё одно прозвище – Мясник. Для сына брата Нестора, дружка и конфидента самого брата Зосимы, открывались блестящие перспективы. Но Малой предпочёл нести послушание в застенках. Даже Калибан находил склонность Мясника к пыточным подвалам патологичной.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Калибан. Небольшие глазки Мясника маслено заблестели, он был в кожаном фартуке, собственно, Калибан понял, зачем Малой тут.

– Брат Дамиан велел их не трогать, – предупредил Калибан.

– Всё вынюхиваешь? – осклабился тот.

– Скоро суд. – Калибан пожал плечами.

– Вот я и внесу свою лепту.

– Ты что, не понимаешь? Процесс открытый. После суда их получишь.

– Поработаю пока с глухонемым, – голос Мясника выражал нетерпение. Помимо кожаного фартука он прихватил цепь с металлическим ошейником и длинный стальной прут. – Он не особо разговорчив. Ты ж нас знаешь, следов не оставляем.

Калибан посмотрел на цепь и стальной прут – тот тоже можно было крепить к ошейнику. Видимо, Малой решил оттащить «глухонемого» братца в пыточные подвалы. Интересно, что он сказал охране? Или те заснули… Скорее всего, играют в карты с подельниками Малого, там у них тепло. А воришки за кованой дверью под семью замками, да после очищающего оглушения… Куда им деться?

– Малой, ступай лучше к себе, пока не поздно, – вдруг сказал Калибан. И ощутил какую-то тоскливую тяжесть в груди. Там что-то было не так, за кованой дверью с семью замками. Но ему необходимо туда войти, пока действительно не стало поздно.

– А то что?! – огрызнулся Малой. Позвенел ключами. – Прочь с дороги, хромая обезьяна! У тебя своя работа, у меня своя.

– Не делай этого, – попросил Калибан.

Но Мясник уже грубо отпихнул его плечом и, также звеня ключами, принялся отпирать замки. Когда слетел последний тяжёлый засов, всё внутри Калибана замерло. Но ничего не случилось.

Малой отворил дверь, посветил лампой внутрь камеры, зачем-то облизнув губы. Сделал шаг вперёд. Калибан прошмыгнул вслед за ним, но тут же юркнул в сторону и замер у глухой стены.

Чужак-воришка стоял к ним спиной по центру камеры. Голова закинута вверх, будто он пытался что-то разглядеть в узкой прорези окна или просто решил полюбоваться ночным небом.

– Я тебя знаю, – негромко сказал он. Спокойно обернулся и посмотрел на Калибана. Руки его были развязаны. – И знаю, что тебе что-то известно.

Его «глухонемой» братец, не шевелясь, большой бесформенной кучей сидел в тёмном углу. Калибан вдруг ощутил необходимость сглотнуть.