Калибану странным образом даже нравился старик. Нет, правда, иногда он даже жалел, что не встретился с ним раньше, до тех пор, пока не превратился в преданную обезьяну Светоча Озёрной обители. Обезьяну-демона… А таким брат Фёкл его отверг, невзирая на общую тайну. А ведь Калибан дал понять, какие б у них открывались возможности. Но старик был чужд высокой интриги, увы, а может, и вправду брату Фёклу с его исступлённой верой было проще считать их недуг «нечестивым». Ведь, как Калибан понял, старик не раз подумывал открыть свою «болезнь» перед братьями, а там уж пусть Возлюбленные решат, и лишь привязанность и беспокойство за Акву останавливали его. Что ж, не зря…

Калибан вламывался через чёрный ход. Он был тайным порученцем Светоча Озёрной обители и знал намного больше рядовых послушников и даже больше, чем мог предположить брат Дамиан, но всё же недостаточно. Меньше, чем хотелось бы ему самому. Хотелось и было необходимо. Потому что… у него был нюх. Он видел тайные знаки там, где другие могли лишь разглядывать декоративный узор. Он видел, как сплетались далёкие и вроде бы не связанные друг с другом вещи, как сгущались тайные знаки, и иногда ему хотелось кричать: «Опомнитесь же наконец, слепцы! Узрите, пока не поздно, пока ваша беспечность не раздавила вас!» Если бы не великолепная выдержка, Калибан превратился бы в параноика. Хотя для этого у него был слишком холодный ум. Только в итоге он редко ошибался, почти никогда. И да, он знал, как погибла семья капитана Льва. И что-то в его мутной непроницаемой душе противилось. Но для него это не было вопросом морали. Скорее, неверно просчитанными рисками. Светоч Озёрной обители приучил его, что благо, точнее «Благо», превыше всего. И вот узурпировать его для личных целей… Только в том случае, если победителей не судят. Калибан не был чужд милосердия, но лишь тогда, когда оно совпадало с правильным просчётом рисков. А для этого Калибан не останавливался ни перед чем.

Брат Дамиан знал о склонности своей обезьяны совать свой нос в чужую кастрюлю и разумно сдерживал поводья. Порой они натягивались до предела, и Калибан добирал своё, действуя исподтишка. Так он и поступил с братом Фёклом. Он дотронулся до него. Перед самой переменой, почувствовав, когда старик был наиболее уязвим, он дотронулся до него. И ужаснулся тому, что таилось в этой светлой голове.

– Что тебе надо? – спросил брат Фёкл. Калибан смотрел на него с любовью.

– Ты знаешь, – ответил он.

– Нет, не знаю. – Это удивительно, но старик говорил искренне.

– Разве ты не почувствовал, Возлюбленный Фёкл? – впервые за много-много лет Калибан смутился.

– Не смей больше подкрадываться ко мне! А захочешь говорить, садись в трапезной напротив и смотри в глаза.

Калибан действительно был смущён. Он увидел многое, пока, правда, в виде плотного заряда образов, и брат Фёкл не мог не понять, что они одинаковые – старик при прикосновении дёрнулся так, что чуть не выронил перо. И?..

Позже Калибан сделал ещё одну, более искреннюю попытку. Он даже нажимал, зная, что брат Фёкл работает над подлинником Книги. И тогда было ещё не поздно. Но Калибан опять наткнулся на глухую стену – старик погнал его прочь.

А потом пришла перемена к самому Калибану. И то, что он увидел в голове брата Фёкла сгустком ядовитой энергии, распалось на фрагменты…

Опустошающие картины-видения проносились в голове Калибана, пока он закрылся в своей тайной сторожке в глухом лесном углу и сидел абсолютно белый, с каплей слюны в краешке рта. Потом капля упала. Калибан задрожал, будто в ознобе, но как только дрожь прошла, стал возвращаться контроль. И картины. Фрагменты…

Как старик, брат Фёкл, выдержал такое, почему его вера не пошатнулась? Калибан попал в мир другого и впервые почувствовал себя в нём уютней, чем в своём собственном, как если бы келья, комната вашего соседа вам нравилась больше вашей. Калибан понял, что ему действительно нравился брат Фёкл, и в этот короткий миг даже успел пожалеть, что в его жизни всё сложилось по-другому, но самая главная тайна была именно в этом: как старик выдерживал такое? Почему оставался чистым и радостным? Как химия его организма переработала эти «знания» и не отравила своего владельца? Фрагменты, отдельные картины: некоторые лучились радостным светом, как улыбка ребёнка, открывающего мир, другие были напряжённо-озадаченными, бились, как тугие паруса на ветру, а были и те, что издавали тёмно-лиловый звук до предела натянутой струны.

«Брат Фёкл, но только моложе, открывает подлинник Книги уже не в первый раз; священный трепет передаётся Калибану. Мы люди Книги, думает брат Фёкл, здесь наше всё».

Следующий фрагмент:

«О чём же речь? Мысли брата Фёкла путаются, набегая одна на другую. Девять священных печатей будут сорваны, когда армии Разделённых грянут с севера… Девять печатей, по числу капитанов. Четыре пса, Две смерти и Три вечерних зари. Священные числа в сумме дают девять. Что произойдёт, когда придут Разделённые? Какие Девять печатей? Где они? А если речь о Книге? Её священные числа, её суть, её Девять печатей будут сорваны, когда придут Разделённые, и Книга раскроет свой тайный смысл? А если речь об этом?!»

Радостный сияющий свет фрагмента сменяется, перечёркивается зловещей лиловой линией следующей картины.

«Такое уже случалось!»

Теперь вроде бы пришла весна, брат Фёкл гуляет по берегу Пирогова, останавливается, задумчиво смотрит на воду:

«Святой Глеб, по прозвищу Бык, узрел грядущее и не стал противиться ему? Не-ет, там что-то другое…»

Лучистое сияние, восторженный интерес ребёнка:

«Эта ростра, но почему она?..»

«Брат Фёкл листает страницы. Озадаченно возвращается к начальным главам. Капитан Александр, защитник слабых… Почему капитаны Борис и Глеб скрывали свою дружбу с ним? Нет, не скрывали, правда, что-то другое… Капитан Александр… “Защитник слабых” – название его корабля, что понятно, так с древнегреческого переводится его имя. С команды взяли обет молчания… О чём? Команда корабля поклялась молчать на ростре, вырезанной лично святым Борисом. Да что они там умудрились натворить? – весело думает брат Фёкл».

Следующая картина:

«Как Разделённые могут разрушить Лабиринт? – размышляет брат Фёкл в своей келье при свете лучины. Армии Тьмы… Но одно из значений слова «громада» не только армия, численное множество, но и сила. Разделённые обладают какой-то тайной силой? Интересно, чем эта сила может быть?»

Но цвет этой картины ровный и мягкий, не похоже, чтобы она брата Фёкла особо пугала. Брата Фёкла особо не пугает, что существует тайная сила, способная разрушить Лабиринт? Центр его веры?! Основу, эмблему его мироздания?! Похоже, что так: приятный мягкий свет, лишь тоненькая тёмная жилка выдаёт небольшое смущение. В отличие от новой картины, которая вторгается, разрезая предшественницу пополам, как лиловый нож, и что-то с болью в голове Калибана разрезается тоже:

«Такое уже случалось. И это значит…»