Калибан держится руками за виски, следующий фрагмент чуть мягче: радостный свет ростры мелькает, затуманивается, темнеет.

«Только Глеб? Но почему надо было прятать? Друзья много времени проводили вместе, но даже родного брата Бориса в этих походах не было. Только два корабля – капитана Глеба по прозвищу Бык и капитана Александра. В том месте, где на диком берегу бросили якорь оба корабля, и была их обитель… В смысле? Обитель капитанов?! Но… Брат Фёкл перелистывает несколько страниц: список капитанов, их судьбы, список кораблей, палец его опускается до половины, чуть ниже, останавливается на седьмом номере… Как это основоположник Борис сначала вырезал прекрасные локоны, ниспадающие на плечи? Глеб погиб через девять месяцев… Глеб по прозвищу Бык ушёл, не выдержав скорби, через девять месяцев… Опять девять? Погиб – это и есть ушёл, умер. Но почему “не выдержав скорби”?»

Лиловый тёмный нож врезается в мозг, лиловое осиное гнездо взрывается в голове Калибана:

«Такое уже случалось. И это значит, что капитан Глеб по прозвищу Бык ушёл в Лабиринт, и Бог явил себя в первый раз. И это значит, что Калибан…»

Боль воет в голове у Калибана голодным волком, но постепенно смягчается, сменяется гораздо более милосердной картиной:

«Вот она, эта ростра якобы утеряна? Брат Фёкл любуется её изображением в Книге. Локоны, прекрасные женские волосы, вначале подарок святого Бориса выглядел так… Что же тогда в Храме, ростра у головы Быка? Та, что вырезана позже, взамен утерянной, или?!»

Нежный белый свет с лёгким-лёгким оттенком кремового, как поля печальных лилий. Старик, брат Фёкл, уже всё понял, но сила его души не даёт лиловому ножу вспороть, разрезать поле лилий.

«Влюблённые были счастливы и были вместе. И тайный обет хранили верные команды грозных кораблей, а потом в том месте стала обитель… Основоположник Борис подарил ростру, – нелепо и радостно улыбается брат Фёкл. И ещё раз, для подтверждения, возвращается в начало Книги. Локоны, ниспадающие на плечи. Пусть украшает твой корабль, прекрасная Александра, защитница слабых… Капитан Саша. Брат Фёкл улыбается, но он позволяет своему голосу нотку обескураженности, когда произносит: «Седьмой капитан… Он был она?! Женщина? В этом мире мужчин… Седьмой капитан был женщиной…»

И брат Фёкл ещё на несколько мгновений стелет в своей душе поля для влюблённых, поля нежных и печальных лилий. «Капитан Саша. Александра. Она была его возлюбленной. Глеба по прозвищу Бык».

Всё становится на места в голове брата Фёкла, а вместе с ней и в голове Калибана.

«Капитан Саша. Александра. Она была его любимой. Глеба по прозвищу Бык. Это было их тайной. Но она погибла. И он ушёл в Лабиринт. Потому что… И то же самое происходит сейчас, понимает брат Фёкл, с капитаном Львом. А это значит…»

Всё расставляется по местам в головах брата Фёкла и Калибана. Нет больше полей нежных лилий – фрагменты соединяются, сплавляются в общий рисунок; лучистое сияние, внутри него ядовитый тёмно-лиловый червь, и неясно, какого цвета больше.

«Основоположник Глеб по прозвищу Бык узрел грядущее. Но не как записку, конечно, нет, как образы, открытые воину и поэту, умевшему так сильно любить, что… он бросил вызов судьбе как воин. Но не противился ей как святой. Он ушел в Лабиринт за своей любимой, но оставил Книгу. Но тогда… – и вот тут обескураженность, пожалуй, не менее сильная, чем когда брат Фёкл говорил о Седьмом капитане, – тогда у Книги должен быть ещё один, тайный смысл».

Калибан ходит по своей келье из угла в угол. Как воришка мог увидеть Седьмого капитана? Что ещё скрывает от него брат Дамиан? Калибан всегда считал, что Книга опасна. И даже как-то предложил уничтожить подлинники. Лицо Светоча Озёрной обители сделалось каменным: «Ересь! – холодно произнёс он. – И если ещё хоть раз услышу такое, то даже я не смогу тебе помочь».

Но потом, смягчаясь, добавил: «Всё не так просто, мой верный Калибан. Да, в ней есть тайный смысл, помимо открытого всем Возлюбленным братьям. Да только всё дело в том, что оба смысла верны, хотя разительно отличаются друг от друга».

Брат Дамиан оставил Калибана самого разбираться со своим смятением. Что ж, не привыкать. Да только и верная обезьяна был не до конца искренен со Светочем Озёрной обители: знаки были, их становится всё больше. И эти голоса, что слышат люди в ветре безумия, дующем с Пустых земель.

– Голоса, зов Разделённых, – прошептал Калибан. Вернулся к очагу. Начал сильно дуть на угли. Пламя тут же откликнулось, обдувая лицо жаром. В голове закружилось.

Калибан знал, что произошло с семьёй капитана Льва. И знал как. Брат Фёкл был не единственным человеком, о котором Светочу Озёрной обители пришлось позаботиться на пути заботы о Благе. До поры до времени произошедшее с капитанами не особо беспокоило Калибана. Но знаки – они сгущались. Калибан чувствовал, что брат Фёкл в опасности. И даже пытался помочь тем единственным способом, который был ему доступен. «Дотронься до моей головы, старик». – «Что там?» – но брат Фёкл неколебим, как скала. «Там конец твоей веры, старик. Конец твоей веры, вот что там».

Тогда ещё было не поздно. Но поля нежных лилий не предназначены верным обезьянам-демонам, и Калибан услышал: прочь от меня, дьявольское отродье, тебе не поколебать моей веры!

– Глупый, упрямый, надменный старик! – произнёс Калибан, глядя в завихрения пламени на углях, но в сердце его совсем неожиданно и тихо плеснулась скорбь.

«Зря ты так с ним поступил», – вдруг подумал Калибан, даже не отдавая себе отчёта, из-за этой ли скорби, или потому, что расчёт брата Дамиана не оправдался. Ещё один знак… Но что-то происходит: и вот в итоге некто, столь же несущественный в раскладах Светоча Озёрной обители, кем можно пренебречь, но кто в состоянии узреть подлинный облик Седьмого капитана, спокойно ожидает в темнице скорого суда.

«Он чужак и не тот, за кого себя выдаёт, – это уже было не размышление, уверенность. – И его единокровный глухонемой братец. Чужаки не могут разгуливать по территории Пироговского братства, не уплатив ясак – Лабиринт не пустит… И это успокоило брата Дамиана. Но это ошибка».

– Мне ведь плевать, глухонемой ли его брат, – вдруг удивлённо пробормотал Калибан. – И брат ли он ему вообще!

Плевать! Но в этом якобы «недуге» ключ к чему-то гораздо более важному. И это происходит прямо сейчас.

Калибан знал, что он умеет быть очень тихим и незаметным. Настолько, что Светоч Озёрной обители вынужден был даже как-то попросить не подходить к нему так бесшумно. И вот Калибан подумал, не навестить ли ему прямо сейчас темницу с братьями-воришками, где те ожидают скорого и справедливого суда. Вряд ли Калибан начал свою игру. Просто происходило что-то, много всего, что уже не подчинялось воле брата Дамиана. А такие вещи не прощались обезьянами-демонами.

Аква в растерянности смотрела на разложенные перед ней страницы. Брут был прав. Смысл всего менялся. Менялся радикально.