– Бьет прямо между ног! – вставил Эриксен.

– Отличная мелодия, и здорово ложится на аккорды, – сказал Хермансен. – Мне очень нравится строка «бороться за тебя». Может, получится вставить ее дважды?

– Давайте пробовать, – сказал Эриксен, и Ne-Yo пошел в вокальную будку. Там было жарко, и он снял свитер.

– Хочешь увидеть работу мастера? – обратился Хермансен ко мне. – Смотри, как он поет.

Ne-Yo записал основной вокал и сразу за ним – партию в интервал. Запись основного вокала они закончили за десять минут. Тем не менее, как это случается с большинством их песен, свет она так и не увидела. Она не была «той самой». Они спродюсировали ее стандартным методом, и она вышла хорошей, но не великолепной – поэтому от нее быстро отказались. Проще выбросить и начать заново, чем пытаться починить.

* * *

Настоящее волшебство случается, когда в Roc-the-Mic приезжает Эстер Дин. Она проводит там три-четыре дня, и за это время выдает шесть, а то и больше песен. Союз взбалмошной уроженки Оклахомы и норвежских астеников представляет собой уморительное сочетание. К примеру, как-то им привозят в студию суши, и Эриксен за едой тихонько бормочет: «Мне никак не удается набрать вес». Тут Эстер прорывает: «Господи боже мой! Я это должна записать! “Мне никак не удается набрать вес!” Я, твою мать, тоже никак вес не наберу! Посмотри, какая задница. Килограммы с нее так и улетучиваются! Ну вообще!» Так может продолжаться часами.

В этот раз Эстер прихватила с собой в студию стакан кофе со льдом из Starbucks за углом. С ней пришел Обри Делейн, ее вокальный техник, которого Эстер называет Биг Джус. Хермансен с Эриксеном ждали ее в звукорежиссерской. Дин обняла обоих – так она здоровается почти со всеми, даже с незнакомцами. По углам комнаты мерцали горящие свечи – универсальный инструмент создания настроения в студиях звукозаписи.

К приезду Дин Stargate подготовили несколько десятков треков. Бóльшую часть заготовок они создают, джемуя на синтезаторах до тех пор, пока не возникнет основная канва – последовательность аккордов или рифф, – из которой они уже достраивают трек при помощи громадной коллекции готовых звуков и битов. Хермансен сравнивает их треки с новыми вкусовыми добавками, которые ждут, когда же нужный производитель газировки или чипсов подмешает их в свой продукт. Они надо всем работают вместе, однако каждого есть свои сильные стороны. Эриксен больше склонен прописывать мелодические части, а Хермансен – в целом композицию трека, хотя это довольно грубое обобщение. Хермансен тоже умеет писать выдающиеся музыкальные пассажи – это он сочинил последовательность аккордов для хитов Рианны What’s My Name и Only Girl (In the World) – оба они оказались на первой строчке «Горячей сотни». В студии Эриксен обычно работает за синтезатором в непосредственной близости от компьютера, все время переключаясь между ними. Хермансен сидит за своим столом или на диване, слушает и предлагает ему попробовать другой звук или бит.

С Дин они стараются выдавать одну-две песни в день. Бóльшую часть из них сложат в папку «хорошо, но недостаточно». В студии Roc-the-Mic писать что-то, кроме хитов – пустая трата времени.

– Готова работать? – спросил Эриксен.

– Я тут как раз за этим, – ответила Дин и пошла в вокальную будку.

С этого момента Эриксен разговаривал с ней через микрофон.

– Ты готова?

– Да, поехали.

– Давай, с чувством.

Stargate подготовили для Дин несколько «крышесносных» треков: это прилагательное у Эриксена и Хермансена в студии в ходу – наряду с «чумовой» и «потрясный». Им предстояло работать несколько дней, а поскольку Дин требуется время, чтобы настроиться на нужный лад, не спешили выкладывать свои лучшие треки. Они разогрелись на расходной заготовке, про которую все присутствующие сразу поняли, что из нее не выйдет «той самой» песни.

Вторая попытка оказалась более перспективной. Дин было едва видно в залитой зеленоватым светом будке за звуконепроницаемым стеклом. Она достала телефон и начала читать фразы, которые выписывала из журналов или слышала в телешоу: «жизнь на скоростной полосе», «стыд и срам», «сильные мира сего», «зеркала не лгут», «не дай им увидеть, как ты плачешь». Некоторые фразы разнесены по категориям: «Секс в большом городе», «междометия» или «британский сленг».

Сначала Дин невнятно промычала «на-на-на», «ба-ба-ба». Затем прозвучало несколько разрозненных слов, которые она подсмотрела в телефоне: «Взять верх… Не умрешь сегодня… Не могу жить во лжи…» Она пела низким, рокочущим голосом, совсем не напоминающим ее игривую манеру разговора. Дин писала в традиционном смысле этого слова – пыталась придумать осмысленный, глубокий текст, не стремясь уложить слова на бит. Фразы-подсказки в телефоне тоже помогали высвободить ее дар к сочинению мелодии – иначе ее бы сковывала необходимость оттачивать строчки. Она не выделяла куплет и припев, только разные ритмические и мелодические части. Ее голос, каким мы его слышали из динамиков в звукорежиссерской, был обработан автотюном, чтобы Дин могла сосредоточиться на экспрессии и не пытаться точно попасть в каждую ноту.

После нескольких минут хаотичного пения начало что-то вырисовываться. Практически незаметно нужные слова вставали на свои места в ритме, пока у Эстер рождались мелодии и гармонии. Она не обладала характерным тембром для хип-хопа, рока, кантри, госпела или соула, но могла бы исполнять все что угодно. «Сегодня я оживу», – пропела она. Теперь она пританцовывала, подняв одну руку над головой. Через несколько минут продюсеры позвали ее к ним в комнату.

«Видите, я просто верещу там что попало, а они потом из этого делают конфетку», – говорит она мне, выйдя из будки; Эстер выглядит окрыленной, почти сияет. Она потирает руку, чувствуя себя на миллион долларов.

Stargate начали вылепливать из ее напевов песню традиционной структуры. Эриксен работал в Pro Tools за компьютером, а Хермансен вносил замечания по мере отслушивания трека. На экране огромного монитора Apple горели маленькие зеленые прямоугольники – вокал Дин, и пальцы Эриксена ловко летали по клавиатуре, обрезая и переставляя кусочки; время от времени он ударял по пробелу, чтобы прослушать фрагмент, и потом продолжал нарезать и перемешивать. А 64-канальный микшерный пульт с россыпью ручек и лампочек, пережиток прошлой эпохи, стоял без дела.

Через двадцать минут ритмические фразы Дин превратились во вступление, куплет, переход к припеву, припев и окончание; не хватало только бриджа. (Для бриджей выделили последний день.) За компьютер сел Биг Джус и начал выравнивать высоты нот вокала Дин. Сама Эстер снова пошла в будку и добавила несколько слов: «Оживи меня… Прикоснись ко мне, и я вернусь к жизни… Сегодня я оживу».

Хермансен слушал, кивая бритой головой в такт. «Не нужно вставлять “я оживу ночью”, – сказал он Эстер через микрофон. – Звучит, как будто ты зомби».

«Я оживу-у-у…» – Эстер попыталась выкинуть лишние слова и растянуть слог вместо них.