Я мысленно улыбнулась. Не буду кривить душой, этот момент я несколько раз успела прорепетировать в мыслях.

— Если ты о таком ма-а-а-а-аленьком нюансе, как королевские регалии, — пародируя тон Марион, начала я, — то можешь не переживать, это в моем плане учтено. Я ограбила королевскую сокровищницу.

В комнате повисла тишина. Именно тогда я поняла, что такая громкая тишина куда приятнее оглушительных оваций.

— Чего ты сделала? — звонким шепотом поинтересовался Ричард.

— Ограбила королевскую сокровищницу, — спокойно повторила я. — Ограбила, конечно, громко сказано, я просто воспользовалась привилегиями, данными мне при рождении. Никто и не подумал поставить блок от официальной наследницы престола, наследницы Виннеров. Видимо, посчитали, что глупая избалованная девчонка. — Я метнула мстительный взгляд в сторону притихшей Марион. — . отважится на такой шаг.

— Повтори, что ты только что сказала. — Отмер Эдвард.

— Глупой избалованной. А, ты не про это. Я. Ограбила. Королевскую. Сокровищницу.

И чтобы пресечь бесконечные повторения, подняла с пола сумку и вытащила содержимое, придержав только бумаги, копиями которых поделилась со мной журналистка. Об этом не хотелось делиться ни с кем. По крайней мере, пока что.

На столе тут же очутился и скипетр, и держава, и две короны. От них исходило едва заметное голубоватое свечение — артефакты признавали мое право на обладание ими.

А вот теперь, пожалуй, настало время для оваций. Вот только вместо этого я услышала хриплый смех. Ричард запрокинул голову и начал хохотать. Внезапно для меня засмеялась и Марион, ей вторил Эдвард.

А я затаила глубокую обиду. Вот придурки! Да они вообще представляют, через что я прошла сегодня?! Пока они все — ну разве что кроме Марион — прохлаждались в убежище, где есть еда, вода, кровать и душ!

— Это подумать только, нас всех обошла девочка из другого мира!

Пф! Я вам еще про Нэнси Дрю не рассказывала. И про Кейт Уолкер. И про сериалы вроде “Царства”, “Игры Престолов” и иже с ними. И не расскажу. Достали.

— Видишь Эдвард, ты ее недооценил. Использовать не хотел, а она сама со всем прекрасно справилась, — припечатал Ричард. И уже мне: — Я не сомневаюсь, что ты нашла и статьи, по которым должны судить Аркадена, но мне любопытно, какие из них будут наиболее активно обсуждаться в прессе.

— Для начала преступление против своей семьи в части ограничение свободы королевы -матери, — выложила вишенку на тортик.

Да, в моих руках была еще бОльшая сенсация, и мне дорогого стоило выторговать сохранение этой сенсации втайне. Но увы, та новость могла быть настоящим крахом. И для меня, и для моей матери. И к ней у меня еще будут вопросы... К примеру, почему королевская сокровищница так легко меня впустила, почему меня приняли королевские регалии. Я бы не отважилась туда сунуться после разговора с журналисткой Люсьен, но поскольку пробралась я туда до — я попросту не знала, что это невозможно. В моем случае.

— Объясни, пожалуйста, — тихо попросил Эдвард.

— Моя мать уже два дня содержится в нижних темницах. Этому есть задокументированные доказательства.

— Но. как? Я не знала! — ошарашенно пробормотала Марион.

— Эти данные мне любезно предоставила журналистка из “Дретонского вестника”, — легко ответила я, умолчав, какие еще данные она предоставила.

— Тебе это дорого стоило? — спросил Эдвард.

И я впервые за все это время отважилась посмотреть ему в глаза. Взгляд внимательный, изучающий, в нем явственно читалась боль — вот только почему? Ведь для него все складывается как нельзя лучше. Может, за подружку свою переживает? Стоит ли ему сообщать, что Николь, судя по всему, теперь греет постель королю Аркадену? Видимо, фетиш такой у барышни, с правителями развлекаться. Или сам с этим разберется?

Наверное, сам. Чай, не маленький мальчик.

— Чтобы эта цена не была напрасна, нам все же стоит дойти до храма и официально оформить брак.

Меня трясет. Так, что зуб на зуб не попадает в прямом смысле этого слова. И руки трясутся. И ноги. И дышать тяжко. Настолько тяжко, что я беззвучно открываю рот, пытаясь захватить хоть немного воздуха, а не получается.

Никогда не думала, что моя свадьба будет именно такой.

Я в мужском костюме, который велик размера этак на три, с мочалкой на голове, без косметики. И мне до сих пор кажется, что от меня воняет дерьмом. Сколько бы Эдвард меня ни переубеждал по пути, я не верю.

Убожище убожищем. А рядом мужчина. Хороший мужчина. Смелый, умный, симпатичный, но совершенно меня не любит. И более того, я совершенно не понимаю, когда меня это вообще стало волновать.

Все у меня через жопу. Видимо, было, есть и будет. Сколько бы я ни одерживала побед, сколько бы ни покоряла внутренних вершин — жизнь через жопу слишком устоявшаяся традиция. И от этого делается так горько, что хочется выть.

В такие моменты даже кажется, что какой бы умненькой, какой бы симпатичной ты ни была, счастья все равно не достойна. Иначе почему оно ускользает у тебя из рук? С завидной регулярностью ускользает, между прочим. Впрочем, понятно почему — в какой-то момент ты уже не счастье пытаешься поймать, а долг исполнить. Перед кем? А ты сама толком не понимаешь, просто хочется — от всей души хочется — придать своей жизни хоть немного значимости. Хоть каплю рельефности. Придать своей жизни... жизни?

Когда я сказала “Да”, когда мне на голову надели корону, когда мы обменялись с Эдвардом неловким поцелуем, и даже когда наши тела охватило голубым свечением принятия королевских регалий — я совершенно ничего не почувствовала, кроме опустошающей черной дыры внутри. Она мгновенно всосала все эмоции.

А все почему? Потому что я знала — он меня не любит. А я? А фиг знает. Где сказано, что такое любовь, откуда она берется и где растет. Я вот точно понятия не имею.

Ну, вот я и королева — и что? Почему нет состояния удовлетворения, что мой план, мой гениальный план, стал реальностью? А потому что сама я от этого счастливее не стала. Давно уже стоило понять — я не боец, я созерцатель. И каждый раз, когда я пытаюсь примерить роль бойца, все сильнее устаю.

Ха! Королева! А именно потому ранним утром сижу на парапете неподалеку от церкви, где буквально минут десять назад стала женой и королевой, и глотаю слезы. Не в силах даже нормально вдохнуть, а оттого буквально захлебываясь своей истерикой.

— Оставьте нас, — я слышу твердый голос Эдварда словно сквозь вату.

— Эдвард, время, — нетерпеливо поторапливает Ричард.

— Не время для истерик, — замечает моя экс-помощница. Я всегда знала, что мы с ней не сойдемся характерами. А может, слишком сойдемся, этого я тоже не знаю.

Ричард с Марион стали нашими свидетелями. Пошли вы в задницу, Ричард и Марион. Может, вы и хорошие. Может, вы хотели, как лучше. Но идите вы в задницу.