всех в Испании и так хорошо изучил почерк дона Фернандо по стихам, какие тот писал своей рукой для Виктории, что сам бы дон Фернандо ошибся.

Дон Педро не нашел дворянина, к которому ходил узнать о женитьбе дона Фернандо; он оставил ему дома записку и вернулся домой, где вечером Эльвира открыла сердце своей дуэнье и уверяла ее, что скорее не послушается своего отца, чем выйдет за дона Фернандо, — и призналась ей, что давно уже находится в любовном согласии с некиим Диего де Марадасом и что она была достаточно уступчивой своему отцу, подавив свою склонность из желания ему угодить, и раз господь позволил, чтобы недобросовестность дона Фернандо раскрылась, то, думает она, отказавшись от него, послушается божественной воли, которая, кажется, предназначает ей другого мужа. Вы должны поверить, что Виктория укрепила Эльвиру в ее добром решении и не говорила в защиту дона Фернандо.

— Дон Диего Марадас, — сказала тогда Эльвира, — весьма недоволен мною, так как я оставила его из повиновения отцу; но лишь только брошу ему один благосклонный взгляд, — я уверена, он вернется, хотя бы был и далее от меня, чем дон Фернандо теперь от своей Лукреции.

— Напишите ему, сударыня, — сказала Виктория, — и я отнесу ему ваше письмо.

Эльвира радовалась, видя, как благосклонно ее дуэнья относится к ее намерениям; она велела заложить лошадей в карету для Виктории, которая села в нее с любовной запиской к дону Диего и слезла у дома своего отца Сантильяны и отослала назад карету своей госпожи, сказав кучеру, что она дойдет и пешком туда, куда ей надо. Добрый Сантильяна показал ей написанное им любовное обещание, а она написала тотчас же две записки: одну Диего де Марадасу, а другую Педро Сильве, отцу своей госпожи. Этими записками, подписанными Виктория Портокарреро, она указала им свой дом и просила их притти к ней по делу большой важности.

Пока носили эти письма тем, кому они были адресованы, Виктория сняла свое простое вдовье платье, оделась богато, распустила свои волосы, которые, как меня уверяли, были очень хороши, и причесалась, как знатная дама. Дон Диего де Марадас пришел вскоре, чтобы узнать, чего хочет от него дама, о которой он никогда ничего не слыхал. Она встретила его весьма любезно, и едва он сел рядом с нею, как доложили, что пришел дон Педро де Сильва. Она просила дона Диего спрятаться в своем алькове,[220] уверяя его, что для него весьма важно слышать ее разговор с доном Педро. Он без сопротивления исполнил все, что хотела столь прекрасная и благородная дама, и дон Педро был введен в комнату Виктории, которой он не узнал: столь ее прическа, отличная от той, какую она носила у него в доме, и ее богатое платье увеличивали ее красоту и изменяли ее лицо.

Она посадила дона Педро в таком месте, чтоб дон Диего мог слышать все, что она будет говорить, и сказала следующее:

— Я считаю, сударь, что должна вам прежде сообщить, кто я, чтобы не оставлять вас более в нетерпении знать, где вы находитесь. Я из Толедо, из дома Портокарреро; я вышла замуж шестнадцати лет и осталась вдовой через шесть месяцев после свадьбы. Мой отец носил крест святого Иакова, а мой брат — кавалер ордена Калатравы.[221]

Дон Педро прервал ее, чтобы сказать, что ее отец был ему близкий друг.

— То, что вы мне сообщили, крайне меня радует, — ответила Виктория, — потому что мне нужно много друзей в деле, о котором я вам расскажу.

После этого она рассказала дону Педро, что произошло у нее с доном Фернандо, и дала ему обещание, подделанное Сантильяной. Тотчас, как он его прочел, она сказала ему:

— Вы знаете, к чему обязывает честь женщину моего происхождения: если бы даже правосудие было не на моей стороне, то мои родственники и друзья имеют большое влияние и достаточно заинтересованы в моем деле, чтобы довести его как можно дальше. Я думаю, сударь, что я должна известить вас о моих претензиях, чтобы вы приостановили свадьбу вашей дочери; она достойна большего, чем неверный человек, и я вас считаю более умным, чтобы отдать ее за человека, которого могут у нее оспорить.

— Если бы он был и испанским грандом,[222] то я не хочу, чтобы она была за обманщиком: он не только не женится на моей дочери, но я откажу ему от дома; что же касается вас, сударыня, то я обещаю служить вам своим влиянием и своими друзьями. Я уже слыхал, что он — человек, срывающий всюду наслаждения, где их находит, и со вредом для своего доброго имени, С таким характером, если бы он и не был вашим, он не был бы никогда мужем моей дочери, которой, по воле, божьей, сыщется еще жених при испанском дворе.

Дон Педро не оставался более у Виктории, видя, что ей уже более не о чем с ним говорить, а Виктория велела выйти дону Диего из алькова, где он слыхал весь ее разговор с отцом его возлюбленной. Итак, она не рассказывала ему второй раз своей истории, а дала письмо Эльвиры, которое сильно его обрадовало; а так как ему могло показаться непонятным, каким путем оно попало ей в руки, то она рассказала ему по секрету о своем превращении в дуэнью, зная хорошо, что он, столь же, как и она, заинтересован, чтобы держать это в тайне. Дон Диего, прежде чем оставить Викторию, написал своей возлюбленной письмо, где радость при виде воскресшей надежды давала ясно понять горе, в каком он находился, когда думал, что ее потерял. Он расстался с прекрасной вдовой, которая тотчас же одела платье дуэньи и вернулась к дону Педро.

Тем временем дон Фернандо де Рибера пришел к своей невесте и привел с собою своего кузена дона Антонио, стараясь поправить то, что испортило подложное письмо Виктории. Дон Педро нашел его со своей дочерью, и она сильно смешалась и не знала, что им отвечать, потому что, в свое оправдание, дон Фернандо требовал только, чтобы она узнала, была ли в Севилье когда-либо Лукреция де Монсальва.

Они пересказали дону Педро все, что могло служить оправданию дона Фернандо, а тот ответил, что если связь с дамой из Севильи и была ложью, какую легко опровергнуть, то он видел сейчас даму из Толедо, по имени Виктория Портокарреро, которой