змейка, не правда ли? Странная и забавная самопрядущаяся крученая ниточка, бросающая световые и теневые эффекты на дно эмалированной ванны.

О, конечно, возникновение ее всегда можно как-нибудь объяснить: разным давлением в верхних и нижних слоях, прохождением воздуха в центральном канале, даже вращением Земли или, если ни тем, ни другим, то когда-нибудь чем-либо подобным.

Но для меня и по объяснении явление это останется странным и уж во всяком-то случае забавным и достойным внимания. Притом тем более забавным и достойным внимания, что если вспомнить, представить свою или чужую спину и голову, в исследовательском порыве склоненную над эмалированной ванной, неважно, свинцово-тяжелую, свербящую в надбровной дуге от тяжелой бессонницы или ясную, легкую от легкого и счастливого сна; притом если представить себе эту буйную или не буйную голову во всех мельчайших подробностях…

Тем более странным и достойным внимания — ведь мы говорим о явлении блуждающей змейки или самопрядущейся ниточки, — что если представить склоненную голову во всех мельчайших подробностях, то на самой макушке ее, в самой-то маковке, в самом-то (в подобной согбенной и неустойчивой позе!) беззащитно и уязвимо подставленном темечке, наблюдается, нечто подобное: тоже некий «завой, вир, завиток, как и на лбу у быка, где волосы или шерсть от природы образуют пучинку, круговорот или проще, вихо́р».

Но, повторяю, для меня и по объяснении явление это останется странным и уж во всяком случае забавным и достойным внимания. Будь то ниточка, змейка, пучинка, водоворот или заверть, будь то внезапный или сильный вертящийся ветер, в стремительном и буйном порыве вздымающий пыль столбом… — достойным внимания!

Да что там — пыль столбом!

Пыль-то столбом вы, уж конечно, встречали на каких-нибудь пыльных проселках, как она подхватится, станет вдруг и понесется вдоль той дороги или, свернув напрямик по степи, заносясь туда и сюда, как шальная, будто вприсядку почти, взвивая попутно какие-нибудь пустяковые стебельки и соломинки, чтобы тут же на ваших глазах, в небольшом отдалении, тут же опасть и бесследно развеяться.

Что там пыль каким-то столбом! Когда, как известно, бывает — темная тучка начнет вдруг кружиться какой-то там завертью, спустится узкой воронкой, вздыбит, подымет, захватит каким-то там виром что есть под нею: прах, воду, тела и довольно крупных размеров предметы, и вот уже сокрушительный столб до самого неба — и внутри его молнии! — сувоем (с воем, что ли?) движется далее, снося, заливая все на пути… И уж если попал в его сферу — в сферу его притяжения, — то как можно скорее пали ядрами в его горловину, а то неизбежная гибель тебе и всему кораблю.

Да что там пыль столбом или эта спускающаяся завертью тучка, когда, как известно, бывают явления, порождаемые когда-то там и где-то возникшей депрессией и днем и ночью мрачно несущиеся в водных пространствах по какой-то одному явлению этому известной параболе или даже и ему неизвестной параболе, а как теперь достоверно известно, совсем даже и не по параболе.

Что там змейка, танцующая в эмалированной ванне, что там пыль столбом, что там темная тучка, нисходящая завертью, что там… когда здесь, в сердцевине, в столбе, в самом центре, тихо и гладко, как в том самом мгновении… когда здесь не гладь, а столпотворение, когда здесь не только крыши и не только тела, а вслед за крышей — дома и как перышко — суда, паровые и прочие, и сотни людей, сотни тысяч людей — ведь иногда и сотни тысяч людей! — в едином и ужасающем круговороте или, напротив, в еще более ужасающем прямолинейном движении.

Что там пыль столбом или темная тучка… Хотя иная темная тучка, когда она помрачает какое-нибудь отмеченное некой печатью чело, когда она опускается завертью, когда она застилает свет, идущий от звезд и светил… Ведь в темноте-то — в темном лесу ли, в пустыне ли — человек бывает склонен кружиться…

Бывает, и в океанских просторах носятся некие люди, день и ночь воспаленно стучащие своей деревяшкой — сперва костью, а потом деревяшкой — в настилы злополучного судна.

Представьте себе корабль в открытом море или в океане. Кренящийся на водяных громадах корабль. И представьте себе, что на шканцах того корабля, подгоняемого сильным и свежим попутным ветром, какой бывает лишь в открытом море или, тем более, в открытом со всех сторон океане, — на шканцах того корабля, то тяжко взбирающегося, то быстро соскальзывающего, некто стоит, и одна из ног его деревянна.

Трудно представить, не правда ли? Трудно представить, когда и на двух-то живых полноценных ногах нелегко устоять бывает на корабле в иную погоду не то что сухопутному до мозга костей, но и бывалому в морях человеку. Когда, вероятно, встанешь и так-то и эдак, когда, вероятно, установишь параллельно расставленные стопы свои и вдоль, и поперек-то, и наискось, пытаясь покрепче врастить их в доски настила или в железо обшивки; и, вероятно, все тебя с силой тянет куда-то и заставляет хватать что попало под руку: бегучий, стоячий или всякий иной такелаж, или просто леер, или просто надстройку.

А тут на глухой деревянной ноге… Правда, и здесь предусматривается некая хитрость: в настиле бывают проверчены дыры, в которые вставляется конец деревянной ноги, и тогда тот корабль может превышать в своем крене все допустимые разумно пределы, а тому человеку и дела до этого мало: на своей воткнутой крепко-накрепко мертвой деревянной ноге он может прекрасно держаться.

Но все это мелочи: и мертвая кость, и деревяшка, и дыры в настиле, и даже с приглушенным стоном — скрипом, вернее, — в свежем ветре и брызгах соскальзывающий в разверстые водяные бездны корабль. Все это мелочи.

Представьте лучше себе, что вы перед зеркалом… Хотя зачем представлять это, когда и так мы с вами давно уже застыли перед системой зеркал. Сосредоточим же просто внимание на своем отражении, на одной из отраженных в зеркале ног.

Вот, взгляните. Вы видите? Вот эта выдающаяся острая косточка, вот эти просвечивающие сквозь кожу жилы…

Теперь представьте себе, что вы когда-то, при каких-то там обстоятельствах ломали кость этой вашей ноги, или, допустим, рвали ее сухожилия, или, может даже, ломали и рвали в один и тот же момент.

Представьте себе, если сможете, конечно, представить, как у вас болела потом сломанная вами нога, как вы для нее не находили места, как вы с нею вместе потом не