Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отстаньте от меня. — Джуин провела ладонью по своему ежику. — Да будет вам известно, что сейчас это — крик моды.
— Скорее, крик глупости, — фыркнула Вера. — Нет, ты давай приведи себя в порядок и найди себе приличного парня. Такого, чтоб с задором.
«Алекс был с задором, — подумала Джуин. — И вот куда его завел этот задор».
— Вот мой Эд был хорошим человеком, — продолжала свою мысль Вера, — очень приличным, но в нем не было ни капли задора.
— Мне еще только шестнадцать, — вяло запротестовала Джуин. — У меня еще куча времени.
— Когда мне было шестнадцать, мне уже сделали предложение руки и сердца, — доложила Вера с видом удовлетворения на лице. — И в семнадцать лет родила первого ребенка.
— Первого? А сколько их было всего?
— Всего восемь. Пятеро выжили, а трех я похоронила.
— Ужасно, — только и смогла произнести потрясенная Джуин. А еще ей пришло в голову, что Эд, по-видимому, не был совершенно лишен задора.
— Такова была воля Бога, — отрезала Вера. Вообще она была убежденной атеисткой, но ей надо было возложить на кого-то вину.
— Но почему они умерли?
— Потому что в наше время дети умирали, — коротко ответила Вера. Ее лицо потемнело и сморщилось еще больше, когда она вспоминала двух мальчиков (один родился мертвым, а второй умер от дифтерии) и девочку (родившуюся до срока, такую крохотную). Они до сих пор жили в ее памяти. — Мы были очень бедны, — сказала она просто. — Ты не можешь себе даже представить, насколько бедны.
— А где они теперь? Те, кто выжил?
— А… — Вера подняла руку и нерешительно поводила ею из стороны в сторону, явно забыв, что собиралась сделать, — кто где, — сказала она с покорным видом. — Они навещают меня, когда могут. На Рождество, на день рождения. Никогда не забывают. Они очень хорошие.
«А я-то думала, что у меня серьезные проблемы», — отчитала себя Джуин и решила в дальнейшем придерживаться более позитивного взгляда на вещи и ценить то, что у нее есть.
— Как долго мы сможем наслаждаться твоим обществом? — спросила Мэйбел Флауэрс, поскольку здесь, в Даунсайд-хаусе, они встретили и проводили не одного юного помощника.
— В конце месяца я уезжаю, — ответила Джуин, — а потом начинается школа.
— А куда ты едешь?
— В Шотландию. — Это было сказано без малейшего энтузиазма.
— Как бы я хотела увидеть Шотландию, — вздохнула Мэйбел Флауэрс, и ее глаза стали удивительно светлыми. — Но, увы, для этого уже слишком поздно.
— Может, я смогу приходить на выходных, когда начнутся занятия, — быстро сказала Джуин, боясь, что не справится с эмоциями. — Если миссис Саутгейт не будет против.
— Она не будет против. Ты славная девочка, хоть и выглядишь как собачий завтрак.
Джуин испытала странное, глубокое удовлетворение.
— Моя мать так не считает, — грубовато поведала она. — Я имею в виду, она не считает меня славной. Хотя насчет собачьего завтрака она полностью с вами согласилась бы.
— Может, твоя мать знает не все, — попробовала утешить ее Вера.
— Вот уж нет. — Джуин, обхватив колени руками, откинулась на спинку стула. Перед глазами полыхнуло оранжевым (цвет отчуждения) и зеленым (цвет несбывшейся надежды). — Вот уж нет, миссис Солтер. Если бы вы читали «Глоуб», то знали бы: моя мать знает все.
— Это всего лишь Элли, — сказала Элейн Шарп, иронично выделяя слова «всего лишь».
Она стояла на пороге, нагруженная пакетами и улыбающаяся, уверенная в радушном приеме. Она редко ходила в гости с пустыми руками; ей нравилось приносить продукты, особенно туда, где их не было (а их, разумеется, не было, так как на Чаффорд-стрит хозяйничала Наоми Маркхем). В этот раз она предусмотрительно приобрела ореховое ассорти, чипсы, бутылку вина, еще одну бутылку вина и бутылку виски, к которой следовало приступить, когда закончится вино. И кое-что еще. «Это тебе подарок на новоселье», — объявила Элли, вручая озадаченной Наоми сверток, искусно упакованный продавщицей. Сама Элли никогда не имела времени на подобную ерунду. Ей не хватало терпения ни на возню с упаковочной бумагой, которая никак не хотела сгибаться где надо, ни на борьбу со скотчем, который ни к чему не приклеивался так прочно, как к самому себе. «Если бы богиня хотела, чтобы мы заворачивали подарки, — любила говаривать Элли, — она дала бы нам по три руки». Хотя в принципе подарочную упаковку она считала вовсе не лишней, находя, что красиво завернутый и завязанный лентой подарок выглядит гораздо более презентабельным.
— Ты не собираешься пригласить меня войти?
— Ой, да, разумеется.
— Так приглашай. — Так как Наоми продолжала стоять явно в глубоком замешательстве, Элли сунула ей в руки свои покупки. — Ну же, очнись. Прояви немного старого доброго гостеприимства.
Немного придя в себя, непривычная к роли хозяйки Наоми повела подругу по коридору в спальню. Могло бы показаться странным, даже эксцентричным, то, что Наоми принимала гостей в таком месте, но дело было в том, что именно из спальни можно было попасть в маленький внутренний дворик. Двойные двери были распахнуты, комнату заливал мягкий солнечный свет.
— Здесь сойдет, — решила Элли и, сбросив туфли-шпильки, тут же растянулась на кровати и протяжно зевнула.
Радио тихо наигрывало какую-то абсолютно не запоминающуюся музыку. Удивительно, но присутствие Элли не разрушило сонную атмосферу, царившую здесь. Более того, у самой Элли возникло такое чувство, будто она нечаянно зашла в комнату, где спал человек, который поворочался, потревоженный, улыбнулся, но продолжал сладко спать.
— Это что-то тяжелое. — Наоми стояла в ногах кровати с подарком Элли в руках. Она была одета в скромное неотрезное платье и парусиновые туфли; волосы она разделила пробором и прихватила на затылке синей лентой; на лице ее почти не было косметики. Такая простота шла ей. А может, это счастье так повлияло на Наоми: казалось, что она помолодела лет на десять. — Что это? — спросила она.
— Ты ни за что не догадаешься.
Тут Элли не ошиблась: даже после того, как обертка была сорвана, Наоми ни на йоту не приблизилась к пониманию того, что у нее в руках.
— Только не говори мне, что у тебя это уже есть, — занервничала Элли.
— Что это? — снова спросила Наоми, озадаченно хмурясь, поворачивая керамический предмет то одним боком, то другим.
— Кирпич для курицы. — Элли произнесла это тоном глубочайшего удовлетворения. Более желанного предмета, говорил весь ее вид, не найти во всем Лондоне.
— ?..
— Кирпич для курицы.
— А для чего он?
— По правде говоря… — Элли перекатилась на бок, оперлась на локоть и пристально посмотрела на принесенный ею подарок. Она знала, что такое курица. Она знала, что такое кирпич. Но предназначение кирпича для курицы для нее оставалось не ясным. — По правде говоря, я ничем подобным никогда не пользовалась. Но мне так понравилось, как эта вещь выглядит. Она запала мне в душу. Мне показалось, что в каждом доме должен быть такой кирпич для курицы. Если хочешь, можешь просто поставить его на полку. Будет о чем говорить с гостями. Или…