— Но понимаешь, он только об этом и говорит!

— Постарайся понять, что…

— Это похоже на зависимость. Кажется, в медицине есть такое понятие. Это лечится. Существуют специальные клиники.

— Чепуха, — усмехнулась Кейт. Она вспомнила времена, когда в так называемых «специальных клиниках» лечили неприличные болезни. Она вспомнила, как Дэвид… как ей самой пришлось сидеть в мрачной приемной, рядом с другими пристыженными женщинами, под плакатом, предупреждающим об опасностях заражения гонореей. — Ты читаешь слишком много журналов, — добавила она.

— К тому же… — Джеральдин не могла подобрать слов, чтобы передать чувство собственного бессилия, ощущение, что все эти годы неустанного выполнения родительского долга и деньги, потраченные на образование, — все было напрасно. Но о бессилии Джеральдин красноречиво свидетельствовали разведенные в стороны руки.

Кейт вытирала руки бумажным полотенцем, стараясь не поддаться соблазну пожалеть это бестолковое создание.

В Джеральдин жила маленькая девочка, которая проявляла себя только время от времени — в моменты раздражения или недовольства. В таких случаях лицо Джеральдин морщилось, и вся ее претенциозность, вся хитрость исчезали, уступая место одной-единственной, очевидной уловке ребенка, который стремился заслужить похвалу матери. Смотреть на это было неприятно, и поэтому Кейт постаралась переключить внимание на что-нибудь еще. Она судорожно озиралась вокруг себя, оглядывая хорошо оборудованную кухню, оформленную в деревенском стиле, хотя здесь не было тех неудобств, которые подразумевала жизнь в деревне.

— Я убеждена, — сухо сказала она, — что с возрастом это пройдет. Вот увидишь.

— Джон мне совсем не помогает. Он не хочет вмешиваться и все, что я ему говорю, пропускает мимо ушей. Это сводит меня с ума.

— Может, ему кажется, что чем меньше сказано… — Кейт подошла к Джеральдин, оттеснила ее от плиты и, когда вода в чайнике забулькала, заварила чай. — Может, Джон считает, что, привлекая столько внимания к проделкам Доминика, ты только подзуживаешь его к тому, чтобы вести себя еще хуже.

В глубине душе Кейт винила саму Джеральдин в отстраненности мужа. На всем протяжении их семейной жизни Джеральдин отодвигала Джона на второй план, и теперь у нее не было оснований жаловаться на то, что его вполне устраивало такое положение дел.

— Я тебе уже говорила, что мама согласилась поехать с нами в Шотландию? — Джеральдин справилась с собой, к ней вернулось ее самообладание, и она заговорила вежливым, светским тоном.

— Нет. — Кейт собрала поднос и перенесла его на кухонный стол. По отношению к Элеанор Гарви она испытывала такое отвращение, что не могла бы представить себе более неприятной спутницы для двухнедельного путешествия. Нотки же подобострастия и благодарности, прозвучавшие в голосе Джеральдин, не оставляли сомнений в том, насколько сильно дочь до сих пор зависела от матери. — Должно быть, ты очень этому рада, — выдавила Кейт сквозь зубы.

— Ну, и ей не мешало бы немного отдохнуть.

— Разумеется.

— И мне понадобится ее помощь. — Джеральдин совершенно не понимала, что значит «развлекаться», это понятие было ей недоступно, но сейчас она приняла возбужденно-радостный тон. — Она поможет мне справиться с подростками.

— Значит, все складывается удачно.

Полная Джеральдин, пыхтя, уселась и принялась обмахивать лицо.

— Ты не думаешь, Кейт, что сейчас довольно жарко? Может, нам следует полить газон?

— Может, «нам» и следует.

— А к нашему возвращению из Шотландии уже вернется Дэвид. Я так жду этого.

Кейт поднесла чашку к губам и отпила. Горячая жидкость обожгла ей язык, на глазах выступили слезы.

— Да, — согласилась она с глубокой иронией, — я тоже очень этого жду.

_____

— Знаешь, Джуин, — сказала миссис Флауэрс, — потом ты пожалеешь о том, что в юности не одевалась красиво.

— Вам ведь одну ложечку сахара? — спросила Джуин ровным голосом. За те десять дней, что она ходила сюда, она постаралась выучить, кто что предпочитает: чай или кофе, с сахаром или без, крепкий, слабый или «как получится». К замечаниям она старалась относиться спокойно. Юность Мэйбел Флауэрс пришлась на годы шелковых чулок, французских панталон, жоржета и искусственного шелка, шиншилловых боа и миниатюрных шляпок. Она работала швеей, одевалась в только что появившихся магазинах готового платья и мечтала о нарядах от Хартнелла, Мулинекса и Жана Пату[37]. И, разумеется, ей было не понять Джуин, одетую в байкеровские ботинки и черную футболку с загадочной надписью «Kurt Cobain RIP», Джуин с коротко остриженными волосами, выбеленными на концах, и (с субботы) с золотым колечком в носу. Мэйбел Флауэрс не могла понять, что для современных подростков такой внешний вид был… не красивым, конечно (кому это нужно — быть красивым?), но определенно крутым. Поэтому Мэйбел, считая, что девочке не помешает добрый совет, старалась помочь ей по мере своих сил. А Джуин, щадя чувства миссис Флауэрс, в ответ только улыбалась.

— Как ваше колено, миссис Солтер? — заботливо спросила Джуин, подойдя к другой старушке. — Опухоль спала? Вот ваш кофе. Молока я налила побольше, как вы любите. И без сахара, правильно?

Так ли уж это было странно — зарабатывать на карманные расходы подобным образом? Одноклассники Джуин, похоже, думали именно так. Они-то хотели подрабатывать в супермаркетах: принимать у покупателей кредитки, укладывать покупки в пакеты с деланным безразличием — вот это считалось классным в их кругах, а дома престарелых (Элли называла их «сумеречными» домами) были не для них. Ни за что!

Элли предсказывала, что дочь даже не пустят на порог подобного заведения, утверждая, что один вид Джуин доведет его обитателей до сердечного приступа. Так вот, эти прогнозы не оправдались. Заведующая домом престарелых миссис Саутгейт (сильная, деятельная женщина с резкими манерами и гладко причесанными волосами) коротко улыбнулась, затем ее лицо вновь приняло строгое выражение, потом она склонилась над письменным столом, сверилась со своими бумагами и спросила у этой странной девочки, когда та сможет приступить к работе. Должно быть, миссис Саутгейт сумела разглядеть за вызывающей внешностью сострадание и терпение — качества, редко встречающиеся в сверстниках Джуин. А может, в домах престарелых просто некому было работать.

Тот, кто назвал этот дом престарелых «Даунсайд-хаус»[38], очевидно, был совершенно лишен чувства иронии. В этом названии слышались отголоски величественных просторов Саут-Даунса, предполагался некий «rus in urbe»[39]. Но если urbe было очевидно, то элемент rus был представлен лишь крохотным газоном — несколькими квадратными метрами стриженой травы, окруженными автостоянками, — и двумя-тремя саженцами, которые так и не смогли стать деревьями. Даунсайд был современным, специально построенным кирпичным зданием, с пандусами для кресел-колясок и ограждением. Уныло? Когда привыкнешь, то не очень. Больше всего дом престарелых напоминал Джуин о школе, а к школе она относилась нормально.