«Нет, в эту ловушку я не вступлю!» — пообещал Роман и самому себе, и Некру.

— Отнюдь не библиотекари устраивали крестовые походы, насиловали женщин, убивали детей, жгли язычников. Отнюдь не те, кто насаждал идеи о том, что белая раса должна стать проводником в мир прогресса, науки и процветания для прочих, привели к геноциду в Индии, рабству африканцев. И индейцев вырезали на новом континенте, за что, к слову, твой некромант ненавидит европейцев вообще и англосаксов особенно — снова люди. Их природа такова, что даже самую светлую идею они умудряются извратить и вывернуть наизнанку. Ну согласись же, мальчик!

Роман отрицательно покачал головой. Слово материальнее мыслей, и оно имеет слишком большой вес в явном мире, чтобы поддаваться.

— Дела людей не касаются Ордена. Наша цель — существование человечества, — сказал он.

— Естественный отбор… — протянул отступник. — Никогда не задумывался, кто подсказал Дарвину идею, в которую весь наш Орден судорожно вцепился, словно утопающий в тростинку? Я даже нас не осуждаю: сложно защищать тех, кто склонен к саморазрушению.

— Лжешь.

— Да неужто? Впрочем, тебе, вероятно, да. Ты ведь для разрушения и был задуман.

Роман вздрогнул.

— Рыцарь, возвращенный некромантом. Одинаково принадлежащий и Ордену, и Гильдии. Ты изначально меж двух огней. Про Рагнарок еще не забыл? Помнишь, как метался Локи, имея родичей с двух сторон, неспособный выбрать сторону? Никогда не думал, будто именно он — истинный ключ к разрушению? Тебя выдумали, Ром’ян.

Он вздрогнул снова. Дрожь пробежала по всему телу. Сердце глухо ударило в ребра и застыло, пустив волну жара — страха, абсолютно несвойственного рыцарям и потому несущего слабость. И попробуй: не поддайся ему, не усомнись в самом себе, особенно зная все легенды, предупреждающие о смешении сил.

Дрогнула, натянувшись, нить. Вслед за этим внутренности обожгла ледяная волна: успокаивающая, несущая уверенность.

— Вам было выгодно поддерживать это заблуждение.

— Нам?! — рассмеялся отступник. — Ордену?

Роман мотнул головой.

— Этой дряни, — и он швырнул на блестевший до боли в глазах белоснежный пол картину. Не оставляя себе возможности для сомнений, немедленно ударил шаровой молнией, метя в воронку. Краска зашипела и вспенилась, сопротивляясь, но остановиться себе Роман не позволил.

Он не слышал ни слов, ни крика, он старался вообще не думать, зато тело, справно служившее ему все эти века, не подвело и отскочило в сторону вовремя, чтобы пропустить мимо ледяное лезвие секиры.

Удачно! Оно с шипением врезалось в картину, завершив ее уничтожение. Водная стихия идеально противостоит огню обычному, но небесный лишь дополняет.

Роман дал себе мгновение убедиться и полюбоваться на дыру, зияющую на месте изображения, разглядел синий иней, поползший по раме и швырнул еще одну молнию, которая обратила ее в пыль. Только затем он повернулся к своему поединщику — тому, которого знал невыносимо много лет — Василю Прохорову.

Глава 18

Секира высекла сноп синих искр и погрузилась в пол, прорубив в каменных плитах глубокую борозду и застряв. Если бы Василь бился обычным оружием, оно непременно там и осталось, но лед в мгновение ока растаял, а затем вновь застыл лезвием много тверже любой стали. Роман, отпрыгнув в который уже раз, присел, пропустив над головой удар, одним махом перерубивший бы и слону шею, выставил между собой и Василем электрический щит и отплатил за все свои прыжки и увертки разом: сразу три ветвистые молнии ударили бывшего соратника в грудь, вышибив из него воздух, но практически не причинили вреда, поглощенные водяным доспехом. До победы было еще ох как далеко: Василь пошатнулся, но устоял на ногах.

Они не говорили — все равно бесполезно. Примирение было априори недостижимым. И, конечно, они не вспоминали о том, как бились плечом к плечу против многих существ, тварей, ведьм и колдунов — подобное стало бы равносильно ране, ведущей к гибели. Вода и электричество — неплохие союзники и отвратительные соперники. У Василя не выходило приблизиться настолько, чтобы сразить противника. Роман не мог поразить его током. Содержись в ледяной секире или доспехе хотя бы крупица соли, хоть небольшая примесь, достать Василя не составило труда. Увы, прямое извращение физических законов невозможно. Электрический ток — направленное движение заряженных частиц, а дистиллированная вода их не содержит: в ней только молекулы.

«Потому прыгай, изворачивайся, не дай снести себе голову на радость отступнику и думай, тупоголовый ты рыцарь», — словно наяву услышал Роман очередную язвительность Некра в собственных мыслях. То ли некромант действительно до него дотянулся, то ли столь своеобразно извратился собственный внутренний голос Романа. Неважно. Найти выход из патовой ситуации всяко необходимее.

Роман в очередной раз отступил, стегнув хлыстом из переплетенных молний. Он мог бы образовать из них меч и биться с Василем на равных, но не собирался терять преимущества дистанции. Да, он поступал не по-рыцарски, но его столько раз сегодня называли учеником некроманта, что Роман смирился, окончательно признал и начал испытывать от этого удовольствие. И плевать на лживые пророчества о недопущении смешения сил. Если врагов били именно объединенные армии всех кланов, не удивительно, что библиотекари пытались их разобщить. А кому насаждать ложные пророчества и легенды, как не хранителям знаний?

«Некроманты всегда отличались изобретательностью, — напомнил Роман самому себе. — Так неужели я ничего не придумаю?»

О том, что отступник подозрительно молчит уже продолжительное время, Роман понял не ко времени. Скосил взгляд на трон, на мгновение отвлекшись от боя, и немедленно поплатился за это. Тело среагировало, но не столь быстро и резко, как если бы он был внимателен. Алая полоса прочертила на плече глубокую царапину — не смертельную, но теперь он будет терять кровь, а значит, слабеть. Василь и так был мощнее, выше, быстрее и сильнее его. Он стал рыцарем в рассвете лет. Роман — на границе превращения из юноши в мужчину, да и никогда при жизни не отличался богатырским телосложением, даже удивительно, что Алексей принял его в оруженосцы.

«Бездна с ним, неважно», — морщась от боли, решил Роман, удивляясь самой способности думать.

Раньше он растворялся в сражении, переставая размышлять и даже чувствовать, а сейчас поединок протекал в одной плоскости бытия, а его мысли — в другой. Подобное и мешало, и помогало одновременно.

«Снова влияние Некра?.. Надо будет спросить, — решил он, вновь едва не подставившись. — После: когда все завершится так или иначе. Но