— Заговоришь через шесть ударов сердца, — приказал Некр и на всякий случай уточнил: — Моего сердца.

Существо, более всего напоминающее морской огурец, затрепетало и несколько раз изменило цвет с лилово-малинового на изжелта-зеленый, подтверждая и соглашаясь.

— Вот и отлично, — улыбнулся Некр в два глотка выпивая содержимое бокала.

Когда Роман от силы через четверть часа вбежал в лабораторию, Некра в ней уже не было, и никто из попавшихся на пути некромантов его не видели и, тем более, не могли ответить, куда тот отправился.

Глава 19

Узкие улочки, старые, медленно, а то и весьма активно разрушающиеся здания. В двух шагах — Садовая (ну хорошо, чуть дальше, но дело это не меняет). Совсем немного пройти и выйдешь на бульвар, где в рядах подросших в двадцатом веке домов нет-нет, а встречаются двухэтажные постройки девятнадцатого. Серо, грязно, на асфальте дыры да колдобины — одним словом, некомфортно. Хотя, конечно не так, как в последнее десятилетие прошлого века. Тогда даже она боялась выходить на улицу.

Вовсе не потому, что на нее могли напасть — Лина лишь с виду выглядела беззащитной, да и одеваться предпочитала, придерживаясь давно привычного и милого сердцу стиля, не напяливая разукрашенные в жуткие цвета тряпки и не привлекая внимание шутовским макияжем. Вечно издающая последний писк, но никак не издыхающая мода в девяностые была особенно отвратительна.

Отбиться от маньяка в подворотне, а потом сделать так, чтобы он более никогда и ни на кого не напал — дело плевое в сравнении с тем, как измывались над людьми те, кто дорвался до власти. И с этим Лина, увы, не могла ничего поделать. Сердце рвалось и истекало кровью, и она пыталась помочь всем, до кого могла дотянуться. Но их было слишком много. Однажды… кажется во время самой страшной войны кто-то из тех, кто и развязал ее, решив, будто халявное благо для кого-то конкретного стоит большой крови, сказал ей… Что же он сказал?..

Лина нахмурилась, припоминая, сбилась с шага и лишь потому сумела расслышать легкие шаги за спиной. Она вздрогнула. Сердце пропустило удар, а затем несколько раз судорожно сжалось — отнюдь не от страха. Кто-то шел именно за ней, имея сильное, непреклонное намерение отыскать и… А вот что дальше Лина не «видела». Не человек, не маньяк, не убийца — это она могла утверждать точно. И очень опасный именно для нее — в том не приходилось сомневаться.

Она редко сталкивалась с теми, кто мог бы не внять ее прямой просьбе. Потому Лина и носила очки, помня о некогда владевшей ею сильной близорукости. С их помощью она научилась брать под контроль собственный дар, быть почти как все: обычным человеком и общаться с такими же обычными или почти обычными людьми нормально, не превращая в марионеток, соглашающихся с ней буквально во всем. Дар убеждения — то еще проклятие. Тот, кто может насиловать чужую волю безнаказанно и внушить собственное видение и точку зрения практически кому угодно, невероятно уязвим и подвергнут сомнениям, которых лучше бы не замечать, иначе путь в бездну отчаяния слишком явен. А Лина любила жить и людей. А еще — удивляться. Но, разумеется, никто не поверил бы ей, начни она рассказывать банальные истины о том, что внутри абсолютно каждого человека находится целый мир, познать который нельзя и за всю жизнь. А если учитывать то, что мир этот переменчив, а не статичен — тем более.

Она ускорила шаг, сильно жалея о том, что глубокой ночью в эти дворы так называемого центра — центру положено быть удобным для жителей, разве нет?! — не заезжают таксисты. Лишь те, кто живет в каком-нибудь из девятиэтажных домов с постоянно заполненными парковками и дворами, попросту не рассчитанными на такое количество автомобилей у их жителей — но такие не повезут. Конечно, можно снять очки или взглянуть поверх квадратных линз и попросить по-особенному, но Лина предпочтет встретиться с преследователем нос к носу. За свою нечеловечески-длинную жизнь и несколько чудом пережитых войн и революций она если что и уяснила на зубок, то невозможность предательства себя. Одно маленькое отступление от принятых самой же принципов — неминуемый путь в бездну.

Преследователь не поспешил вслед за ней, но его шаги зазвучали отчетливее и словно бы ближе: то ли Лина, сосредоточившись, начала слышать их лучше, то ли ее скоро настигнут. Море огней впереди указывало на широкую улицу или бульвар. Можно бежать туда, повинуясь давнему, как три мира, инстинкту: где светлее, там и безопаснее. Так еще, наверное, древние люди полагали, разжигая костры и поддерживая огонь по пещерам, а еще — путники, застигнутые ночью или ненастьем в дороге. Обманчивое благополучие — вот что такое этот яркий электрический свет большого города. Поскольку, поддавшись ему, она станет мотыльком, летящим на смерть. Три часа ночи! К кому она обратится за помощью в такое глухое время?! И даже если удастся «поймать» попутку, не поставит ли ни в чем неповинного водителя под удар неизвестного?

Лина оглянулась, но, разумеется, никого не разглядела. Нет-нет, туда она не пойдет. Но что же тогда остается? Выбрать подворотню потемней и закуток поукромнее? Спрятаться там, внушить самой себе, а заодно и окружающим, что никто, звать никак, маленький, серый, худой крысенок, совершенно неинтересный даже кошке, а уж грозному гордому и сильному человеку — тем более?.. Ох, поможет ли это от преследователя, идущего на огонек ее души?

Она побежала, благо остроносые туфли, лишенные каблука, были достаточно удобны и не уродовали стопы, а юбка, пусть и считалась по нынешним временам старомодно-длинной, не стесняла движений и не путалась в ногах — во всяком случае не у той, которая и закованная в корсет и бальное платье могла дать фору любому бегуну. Мягкая подошва слегка пружинила, практически не производила шума, но преследователь наверняка слышал. И он сам шаг не ускорял и не удлинял — Лина могла ручаться. Тем неотвратимее и страшнее он приближался. Так ходят стражи Нави, переняв отвратительную манеру у своей Госпожи и некоторых потусторонних созданий, от которых, сколь ни старайся, убежать невозможно.

Оглушенная неожиданной догадкой, Лина шмыгнула за угол и влетела в кого-то. Кулаки она держала поднятыми — бегать удобнее, когда руки действуют вместе с ногами — а потому машинально и со всей силы ударила ими в твердую грудь, поначалу показавшуюся и вовсе каменной.

— Некр… — выдохнула она, наконец