в мое месячное жалованье, — возмущенно сказала она. — Но это не дает ему повода так обращаться с женщинами. Мы не все легкодоступны! Мне показалось, что он был готов запустить свою руку мне под юбку. Я уже собиралась вызвать охранника, но он, услышав мое предупреждение, ушел.

— А куда он направился, вы не заметили? — на всякий случай спросил лейтенант Джеймз.

— Посадка на его рейс уже заканчивалась, и он прошел в VIP-зал, — неожиданно ответила девушка. — Он улетал в Берлин. Если вам надо, я даже могу назвать его имя и берлинский адрес. Меня его поведение так возмутило, что я запомнила. И даже смогу его опознать, если вам, лейтенант, понадобится.

Девушка явно пылала жаждой мести. И Дэвиду Джеймзу пришлось заверить ее, что когда он задержит этого наглеца, то устроит им очную ставку.

— Буду рада помочь вам, лейтенант, — улыбнулась девушка. — И, кстати, меня зовут Эмилия!

Но лейтенант Джеймз, пробормотав что-то невразумительное, поскорее отошел от нее. Он уже получил все, что хотел, а девушка, высокая худая блондинка с малозаметной грудью, была не в его вкусе. Дэвид Джеймз не понимал, что в ней нашел франт, которого он разыскивал.

Лететь в Берлин Дэвиду Джеймзу хотелось не больше, чем в Эдинбург, чтобы оттуда добираться до острова, где жил дед юноши. Поэтому он решил положиться на судьбу. И подкинуть монетку. Орел будет означать Берлин, решка — остров Эйлин-Мор.

Дэвид Джеймз отыскал в кармане невесть как попавший туда пенни с портретом королевы Елизаветы II и подкинул его. Поймал, прикрыл ладонью, дунул в щель между большими пальцами и поднял ладонь. На него с укоризной смотрела королева. Лейтенанту показалось, что корона на ее голове немного сдвинулась набок.

— Простите, ваше величество, — виновато произнес Дэвид Джеймз, торопливо опуская пенни обратно в карман.

Уже через час он садился в самолет, улетавший в Берлин.

И только когда самолет оторвался от взлетной полосы, лейтенант Джеймз вспомнил, что по инструкции он был обязан сообщить о своем решении вышестоящему начальнику. И взять с собой напарника, который в случае необходимости мог бы прикрыть его спину.

— Ты опять проявил вольнодумство старина, — попенял сам себе Дэвид Джеймз. — И будешь в очередной раз наказан.

Он выглянул в окошко иллюминатора. Земля была уже далеко внизу.

— Но ведь прыгать с самолета ты не будешь, не правда ли? — спросил он снова самого себя. — И позвонить начальству не получится, мобильный телефон ты отключил по приказу милой девушки-стюардессы. А если говорить о напарнике, то зачем он тебе нужен? Чтобы напугать несчастного Дон-Жуана, который бросается на первую встречную юбку? Он и без этого обмочит свои штаны, когда увидит твое полицейское удостоверение. Так в чем дело? Лети и ни о чем не беспокойся. Начнешь беспокоиться, когда вернешься в Лондон.

В очередной раз успокоив совесть, с которой он часто вел подобные диалоги, Дэвид Джеймз откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он хотел немного поспать, чтобы в Берлине не клевать носом и не произвести на мужчину, с которым ему предстояло встретиться, невыгодного впечатления. В конце концов, это бросило бы тень на репутацию Интерпола, который лейтенант Джеймз будет представлять. Его совесть, по всей видимости, с гордостью носившая полицейский жетон, настаивала на этом, и он не смог отказать.

Последовавшие за этим полтора часа полета Дэвид Джеймз ничем не тревожил свою совесть. Он безмятежно похрапывал своим мясистым носом, неловко запрокинув голову на спинку кресла. Кресла в эконом-классе были маловаты для его двухметрового массивного тела, но с этим лейтенант уже давно смирился.

Берлин встретил Дэвида Джеймза неприветливо, частой мелкой моросью.

— И надо было для этого лететь из Лондона, — недовольно ворчал он, спеша на стоянку такси. — Влаги мне и там хватало.

В такси, отряхиваясь и брезгливо ежась, словно огромный кот, только что выбравшийся из лужи, он назвал адрес:

— Oranienburger strasse!

— O-burger? — с удивлением переспросил водитель. Он даже повернул голову, как будто желая лучше рассмотреть пассажира, который сначала показался ему не только респектабельным, но и очень порядочным человеком. И совсем не похожим на того, кто мог бы заинтересоваться одним из самых злачных мест Берлина.

Oranienburger strasse была хорошо известна местным жителям тем, что с наступлением сумерек эта обычная днем улица внезапно преображалась и становилась сосредоточием порока. Она была признанным центром берлинской проституции. Жрицы любви чувствовали себя здесь как дома и не обременяли свои тела излишней одеждой, не опасаясь даже полицейских, которые патрулировали эту улицу по ночам. Многие девушки, зарабатывающие на жизнь проституцией, которая в Германии официально разрешена, могли по первому требованию предъявить лицензию на занятие этого рода деятельностью. Поэтому стражей порядка они не боялись. Единственное, что они обходили стороной, так это здание синагоги, которая считалась одной из достопримечательностей Oranienburger strasse наряду с Тахелесом, самым известным берлинским арт-центром.

Но Дэвид Джеймз не знал этого. Как и того, что в Берлине были еще две Oranienburger strasse, но вполне добропорядочные, как истинные германские бюргеры. Поэтому на вопрос водителя такси он раздраженно ответил:

— Я что, так ужасно говорю по-немецки?

И его доставили на имеющую дурную репутацию Oranienburger strasse, которую, чтобы отличить ее от двух других, в Берлине презрительно называли O-burger.

Однако Дэвид Джеймз не ошибся. Именно на этой улице находился дом, в котором жил Филипп Леруа. Так звали мужчину, который мог оказаться либо подозреваемым, либо свидетелем по делу об исчезновении или похищении юноши-студента. Лейтенант еще не решил для себя, в какую категорию занести ловеласа, как и то, как классифицировать само дело.

Филипп Леруа снимал квартиру в доме, расположенном неподалеку от синагоги. Дэвид Джеймз мимоходом отметил это. Это могло говорить в пользу мужчины. Если, конечно, он был еврей. Однако, чтобы знать наверняка, надо было с ним познакомиться.

— Но не настолько близко, старина, — хмыкнул Дэвид Джеймз. — Держи себя в руках! Лучше спросить, ведь так?

На этот раз его совесть стыдливо промолчала.

Подъезд был без консьержки. Филипп Леруа жил на самом верхнем этаже. Дэвид Джеймз проклял все на свете, пока поднимался по узкой лестнице с шаткими перилами, даже не зная, дома ли тот, к кому он шел.

Но Филипп Леруа, на беду лейтенанта Джеймза, оказался дома. И сам открыл дверь после долгого настойчивого звонка.

Несмотря на то, что давно уже миновал полдень, Филипп только что проснулся и все еще был в ночном халате, который накинул на голое тело, вставая с кровати. Лейтенант Джеймз смог убедиться в этом воочию, когда от сквозняка халат вдруг распахнулся, а мужчина, стоявший