– Последняя книга, которую я читала, – медленно повторяю я, – это была…

Не могу вспомнить. Помню глянцевую обложку под кончиками пальцев, но ни название, ни автора, ни хотя бы одно из слов внутри. Думаю, я говорю как-то нелепо, рот обожжен, онемевший язык бессмысленно и тупо лежит в нем. Хочу сказать: не трудитесь задавать мне вопросы. Хочу сказать: там, внутри, ничего нет.

– А чем вы занимаетесь?

Вопросы словно распахивают передо мной двери. Я принимаюсь объяснять, но едва слова покидают мой рот, как я ищу взглядом Пола. Он в дальнем углу комнаты, разговаривает с женщиной, у нее короткие волосы и жемчужное ожерелье обвивается удавкой вокруг шеи. Она фамильярно дотрагивается до руки Пола, он отталкивает ее ладонь. Мышцы у него напрягаются так, словно вот-вот лопнут. Я перевожу взгляд на женщину, которая спрашивала о моей профессии. Она выше многих, у нее пышная фигура, такой ярчайшей красной помады я не видела ни у кого. Она посматривает на Пола. Делает еще один затяжной глоток мартини, оливки перекатываются в стакане, словно глаза. Как у вас дела с Полом? – спрашивает она. Радужка, похожая на горошину красного перца, поворачивается ко мне. Женщина с жемчугами снова дотрагивается до руки Пола. Он едва уловимо качает головой. Кто она? Почему она…

Я извиняюсь и выхожу в сумрачный коридор. Обхватываю ладонью железный шар у основания перил и втаскиваю себя на ступеньки.

Гардероб, думаю я. Спальня, забитая пальто. Превращенная в…

Ступеньки уезжают из-под меня, я несусь вперед, нагоняя их. Ищу дверь, более темное пятно в темноте. В гардеробной прохладно. Прижимаю руку к деревянной панели. Пальто не учинят мне допрос.

В тени две фигуры борются на кровати. Сердце мечется от страха, словно рыба, зацепленная крючком за губу. Когда глаза привыкают к темноте, я понимаю, что это всего лишь хозяйки дома извиваются на горе блестящих пуховиков. Темноволосая – Джейн? Или это Джил? – на спине, платье задралось к бедрам, а ее жена сверху, воткнула колено между ее ног. Джейн – может, Джил – кусает свое запястье, чтобы не заорать в голос. Куртки шуршат, скользят. То ли Джейн целует Джил, то ли Джил целует Джейн, затем одна из них наклоняется и скатывает вниз чулки другой, округлая линия нижнего белья, лицо ее утоплено в той, другой.

Меня пронзает спазм наслаждения. Джил или Джейн извивается, захватывая в горсть пуховики, испускает тихий звук, единственный слог, растянутый в обе стороны. Длинный красный шарф скользит на пол.

Я не задаюсь вопросом, могут ли они меня увидеть. Я могла бы простоять там тысячу лет, и среди курток, ртов, слогов они бы так и не увидели меня.

Я закрываю дверь.

Я напиваюсь. Четыре бокала шампанского и крепкий джин-тоник. Я даже высасываю джин из ломтика лайма, цитрусовая кислота щиплет ранку на пальце. Гейб наконец ставит камеру на стул, очень уж она громоздкая. Теперь она лежит тихонько, но где-то внутри у нее я, несколько драгоценных секунд, которые я не могу вернуть. Лицо, которое мне еще предстоит как следует рассмотреть, покоится глубоко в спиралях ее механических внутренностей.

Я прохожу мимо камеры и беру ее, крепко обхватив пальцами ручку. Теперь я ее контролирую. Когда я шагаю, как ни в чем не бывало, к двери, следя за тем, чтобы глазок не смотрел на мое тело, я замечаю белого кота со сплющенной мордой, он наблюдает за мной с лестничной площадки. Розовая запятая языка высовывается и лениво прогуливается по верхней губе, подозрительно щурятся голубые глаза. Я спотыкаюсь. Выхожу из дома, так и не забрав пальто. Во дворе мои ботинки громко скрипят на сверкающем льду и коварном снеге. У конца тропинки, ведущей к подъездной дорожке, вылили полчашки кофе, гротескное темно-коричневое пятно посреди белизны. Узкие бороздки в снегу – похоже, этим зрелищем успел полюбоваться олень. Кожу покалывают мурашки. Я соображаю, что ключей от машины у меня нет, но все же тянусь к ручке багажника.

Он не заперт. Багажник открывается передо мной, и я сую камеру внутрь, в тень.

Возвращаюсь в дом и выпиваю бокал вина. Потом рюмку чего-то зеленого. Мир куда-то скользит.

Вместо того чтобы вырубиться, как приличный человек, я бреду обратно к машине, сажусь на холодное пассажирское место, откидываю спинку и таращусь сквозь прозрачный потолок на небо, усеянное нежными светящимися точками.

Пол садится на место водителя.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

Я киваю, затем распахиваю дверь, выблевываю коктейльные креветки и шпинат на гравий подъездной дорожки. Розовые кусочки и длинные темные стебли, похожие на волосы, распределяются среди камней и снега. Лужица блестит, в ней отражается луна.

Мы едем. Я откидываюсь на спину и любуюсь небом.

– Повеселилась? – спрашивает он.

Я хихикаю, смеюсь. Нет, я ржу в голос. Отфыркиваюсь. Сука, нет. Сука…

Что-то холодное на лице. Я снимаю это. Шпинат. Опускаю окно. Ледяной воздух бьет в лицо. Выбрасываю это из машины.

– Была бы это сигарета, – говорю, – рассыпалась бы искрами. Жаль, что не сигарета. Мне бы сейчас в самый раз.

Колкий холод.

– Не могла бы ты закрыть окно? – Пол перекрикивает бушующий ветер.

Я поднимаю стекло и прислоняю к нему тяжелую головушку.

– Я думал, нам обоим пойдет на пользу выбраться из дома, – говорит он. – Ты очень понравилась Джейн и Джил.

– Чем я им понравилась? – Я отодвигаю голову от стекла, там жирный, заслоняющий небо круг. Вижу, как мелькает в свете фар черное пятно, потом смятая груда на обочине – олень, распластанный шинами внедорожника.

Я почти слышу, как углубляется морщина между бровей Пола.

– В каком смысле «чем понравилась»? Что это значит вообще?

– Не знаю.

– Ты им просто понравилась, вот и все.

Я снова смеюсь и тянусь к оконной ручке.

– Кто та женщина с жемчужным ожерельем? – спрашиваю я.

– Никто, – отвечает он, и его голос не обманывает ни его, ни меня.

Дома он относит меня в постель. Когда он ложится рядом, я протягиваю руку и дотрагиваюсь до его живота. Он не задает вопрос, что я делаю.

– Ты пьяна, – говорит он. – Ты вовсе этого не хочешь.

– Почем ты знаешь, чего я хочу? – спрашиваю я и придвигаюсь чуть ближе.

Он берет мою руку и поднимает ее. Держит с минуту на весу, видимо, не желая ее бросать, но и положить на место не желает. В итоге пристраивает ее мне же на живот и перекатывается на бок, прочь от меня.

Я ощупываю себя и даже не узнаю собственную топографию.

По утрам Пол обычно спрашивает, что мне снилось.

– Не помню, – отвечаю я. – А что?

– Ты металась в постели. Сильно. – Он старается сказать это как можно деликатнее, но сдержанность-то его и выдает.

Я хочу это видеть. Ставлю камеру на верхнюю полку книжного шкафа – пусть запишет, как я сплю. Позавчерашний DVD-диск явно сломан, так что я бросаю его в мусор, закапываю глубоко в пакет под картофельные очистки, изгибающиеся вопросительными знаками. А потом заказываю другой диск. Он появляется на моей бетонной ступеньке.