Скорее уж Торнтон приложил руку к достоверности куба… Или кто-то вроде него. Психов в Пантеоне хватало.

В любом случае волноваться мне не о чем. Так ведь?

Когда Элли увидела, как я под ручку с господином Шульте выплыла откуда-то из темноты, она обомлела.

– Кара, он же не… – прошептала девушка, когда Йен, посмеиваясь, удалился.

– Разумеется, нет. Мы говорили о работе.

– А Лана что от тебя хотела?

– Она знает про арбоперсики. – Элли испуганно на меня посмотрела. – Не беспокойся, я все решила. Пойдем-ка лучше поплаваем. Только сначала надо Шона предупредить.

В общем, остаток вечера мы с Элли провели, отмокая в целебных розовых водах под звездным небом. Надо сказать, они и впрямь были волшебными. Мой организм восстановился, головная боль прошла, вот только гнетущее настроение никуда не исчезло. Поэтому утром, когда мы с Шоном покидали особняк господина Штольцберга, я испытывала облегчение.

Элли по очереди нас обняла, Шон пожал руку приятелю, и тот, широко улыбаясь, вручил мне корзинку арбоперсиков и ту самую картину. Шон заметно напрягся, его лицо превратилось в маску.

– Какая щедрость, Фредерик. Пришлю тебе бутылочку вина от нас с Кариной, – бесцветно процедил он и, развернувшись, быстрым размашистым шагом направился к карлету.

Я последовала за ним. Краем глаза заметила Лану. Она стояла в нескольких метрах от своего кроваво-красного карлета в роскошном белоснежном платье и соломенной шляпке, заложив руки за голову, в окружении охраны господина Штольцберга.

– Одна… – Темноволосый мужчина аккуратно коснулся девичьей шеи, и от длинной тени, что лежала на земле, отделилась ее копия и приняла стоячее положение. – Вторая… – Рядом с первой нарисовалась другая.

– Это точно вторая? Мне показалось, я видел и третью. Надо перепроверить.

– Нет, точно вторая. Но тоже очень краси-и-ивая… Можете выпускать третью, госпожа Мартинез.

Лана ухмылялась, флиртовала тенями и взглядом с мужчинами, половина из которых выглядела невероятно довольной, хотя они то и дело сбивались со счета. Но, заметив нас, Лана тут же оторвалась от своего занятия. Ее улыбка из снисходительной сделалась кровожадной, а голубые глаза, устремленные на меня, наполнились угрожающим блеском.

– Третья! Четвертая! Пятая!.. Госпожа Мартинез, пожалуйста, не так быстро!

– Пятая или шестая?

– Вроде пятая…

– По-моему, шестая…

– Сколько их всего? – тихо спросила я Шона, глядя на то, как ее жуткие копии прохаживались, плясали вокруг охраны, то уменьшаясь, то увеличиваясь, переплетаясь друг с другом и разъединяясь.

– Семь. До понедельника, Лана! – мрачно бросил он, проходя мимо нее.

– Пятая, пятая! Нет, шестая…

– До свидания, Лана, – попрощалась я.

Она кивнула, продолжая буравить меня хищным взглядом, который ничего хорошего не обещал. По коже поползли мурашки, а настроение, и без того неважное, сделалось еще хуже. Только оказавшись в салоне карлета и плотно захлопнув дверь, я почувствовала себя защищенной.

Мотор зарычал. Откуда-то с улицы послышались мужские крики «госпожа Мартинез, госпожа Мартинез!», но мне было не до них.

Я стала пристегивать ремни безопасности, обернулась и увидела одну из теней Ланы. Она уютно устроилась на заднем сиденье нашего карлета между запечатанной картиной и корзинкой с фруктами!

– Твою… – выпалила я, от неожиданности подпрыгнув на месте, и больно ударилась головой о купол.

Послышался шелест, отдаленно напоминающий смех.

– Наслаждаешься свободой, Лана? – сухо произнес Шон, поймав ее отражение в зеркале. Она кивнула. – Понимаю. Но тебя уже ждут.

Тень пожала плечами и растворилась, а синий карлет наконец взмыл в небеса. Какое-то время мы летели молча. Я размышляла о том, почему Лана устроила это представление. Наверное, таким образом она не только хотела намекнуть, что будет и дальше за нами шпионить, но и пыталась скрыть факт отсутствия одного из ее сумеречных клонов от охраны.

Шон хмурился, с силой сжимал руль и тоже думал о чем-то своем.

Когда особняк господина Штольцберга остался позади, он включил автопилот и полез за картиной. Грубо разорвал бумагу – и оттуда вырвалась белая масляная рука и схватила воздух в сантиметре от его рубашки.

Шон поморщился.

– Какая прелесть! – Прозвучало почище отъявленного ругательства.

– «Жертва любви», – тихо сказала я, настороженно наблюдая за ним. – Не смогла найти предлог для отказа.

Он вскинул брови.

– Конечно, – и перевернул полотно.

С обратной стороны была сделала надпись в виде какого-то слова и нескольких цифр. Я успела разобрать только первые буквы «Али… «, после которых шло то ли 17. 5, то ли 12.3, прежде чем Шон с раздражением отшвырнул картину на заднее сиденье.

– Прокатимся немного.

Карлет пошел на снижение. А пару минут спустя мы уже неслись по широкой неровной дороге, причем Шон то и дело увеличивал скорость. Я откинулась на спинку сиденья и незаметно за ним наблюдала. Внешне он был невозмутим, но я на каком-то животном уровне ощущала, что изнутри его бомбило.

Наконец мы выехали на какой-то пустырь, и Шон резко затормозил. Хлопнул передней дверью, грубо схватил картину и потащил ее куда-то. Уж явно не в рамочку вставлять. Я как ошпаренная вылетела следом.

– Шон, что ты задумал?! – прокричала, пытаясь его догнать.

Оставив мой вопрос без ответа, он резко остановился, бросил полотно на землю и материализовал себе лопату.

– Шон! Так нельзя! – выпалила я, перехватив его за руку.

– Этой мерзости у меня в доме не будет! – рявкнул он так, что я испуганно вздрогнула и, глядя на меня в упор, добавил: – И у тебя тоже. Пока мы вместе.

Его голубые глаза были полны бешенства. Я отшатнулась. Хотя уйти и не смогла.

– Шон, но ведь это предмет искусства… Ты же сам творец!

– Именно поэтому я ее не сожгу.

Он с силой выдернул руку из моих пальцев и начал копать.

Я растерла ладонями лицо, запустила пальцы в волосы. Это какой-то дурной сон…

Предприняла еще несколько попыток его остановить, но все без толку.

И чего Шон так взбесился? Неужели приревновал меня к господину Штольцбергу? Маловероятно. А что, если все дело в слухах, которые распустили Элли с Ланой, а остальные подхватили? Только ленивый в особняке не прохаживался на его счет. Наверное, много кто и в лицо подкалывал, как госпожа Мартинез, но он терпел и старался казаться невозмутимым. А тут еще одна насмешка – «Жертва любви», к тому же от начальника, и его нервы сдали.

Солнце припекало, по лицу Шона, сосредоточенному и хмурому, текли струйки пота, а он все копал и копал… Я посмотрела в небо. Вспомнила выходки Ланы, добровольно превратившего себя в зверя Берда, Ирену с ее ангельской внешностью и кровожадной натурой, Механического человека, зацикленную на собственной смерти Дориан…

«В окружении Шона одни психи. Да и я ничем не лучше. С кем поведешься», – со злостью подумала я и, материализовав себе лопату, принялась копать вместе с Шоном.

– Паршивый уикенд.

Шон с удивлением на меня посмотрел, но ничего не сказал. Я тоже молчала, до конца не веря в то, что совершаю настолько кощунственный акт.

Когда мы закончили, Шон выглядел усталым, но не взбешенным. Физические упражнения на свежем воздухе успокаивают. Я отряхнула одежду и вернулась в карлет, Шон недолго постоял над холмиком и присоединился ко мне. Дальше ехали молча.

Внезапно поймала себя на мысли, что местность мне кажется знакомой. Сердце ускорило бег.

– Шон, сверни налево! – выпалила я, широко распахнутыми глазами изучая зеленые холмы.

Мой кавалер прищурился.

– Что там?

– Не знаю. Просто хочу посмотреть.

– Что от тебя хотели Фредерик с Йеном? – сухо спросил он, сворачивая.

– Прототип.

– А ты что?

– А я согласилась, – отозвалась, с замиранием сердца всматриваясь в пространство перед собой.

Да, я убедила себя в том, что события в кубе были не более чем симуляцией. Но сейчас при взгляде на пугающе знакомый пейзаж меня снова одолели сомнения. Что, если все происходило на самом деле? Причем не в какой-то другой стране, в параллельном мире или в вымышленном месте, а в окрестностях Либрума! Вчера днем!

– Останови здесь! – прокричала я и, когда Шон приглушил мотор, пулей выскочила из салона.

Уверенным размашистым шагом направилась вниз по склону.

«Бум-бум-бум!», – колотилось сердце, а я все шла и шла.

Где-то здесь закрылся мой первый тоннель… Вот тут я споткнулась и упала… Если это не плод моего воображения, то там внизу дом, а за ним – пропасть, в которой я