дворца. Внутри дворца клятва верности была принята у многих придворных, военных и духовных лиц. Процесс длился примерно до двух часов дня. Роберт Кейт описал, какая тихая и спокойная обстановка сохранялась в городе{276}. На Английской набережной всего несколько знаков указывало на то, что происходит нечто неординарное. Все, что он заметил, — несколько пикетов, расположившихся на мостах, и несколько верховых разъездов, патрулировавших улицы.

Теперь войска контролировали все подъезды к Петербургу, останавливая всех покидающих город и задерживая всех, прибывающих из Ораниенбаума или Петергофа. Почти никто не сопротивлялся. Солдаты Лейб-кирасирского полка, которые были любимцами Петра, сначала колебались, поддерживать ли им переворот, но согласились принести присягу после ареста немецких офицеров полка. Дядю Екатерины, князя Георга Людвига Голштин-Готторпского, тоже арестовали и временно заключили в его доме.

Теперь, когда Екатерина жестко контролировала столицу, следующим шагом должен был стать арест Петра. Хотя в Зимнем дворце и была дана клятва верности Екатерине, Петр и его сторонники, включая Елизавету Воронцову, находились в шести каретах, направлявшихся из Ораниенбаума в Петергоф на празднование именин императора. Их перехватил слуга, посланный обер-гофмаршалом, с сообщением о том, что происходит в Санкт-Петербурге. Но Петр, похоже, не понял важности того, что ему сообщили, и настоял на продолжении пути в Петергоф.

По прибытии в Монплезир император удивился, не найдя там Екатерины. Он искал ее во всех комнатах, заглянул даже под кровати и в шкафы — как будто решил, что жена играет с ним в прятки. Как представил Роберт Кейт, «с этого момента несчастный император, похоже, растерялся, и в его маленькой группе сопровождающих не осталось ничего, кроме отчаяния и смятения»{277}.

Перед отъездом в Петергоф Екатерина собрала своих министров в старом Зимнем дворце — Григорий Теплов действовал как секретарь, — чтобы наметить манифесты и приказы, которые необходимо было опубликовать немедленно. Первый манифест, заранее составленный Разумовским и Тепловым, заранее напечатанный и спрятанный личным секретарем Екатерины Одартом, был уже озвучен этим утром. Он объявлял, что Екатерина взошла на трон, объясняя это тем, что Петр подверг опасности православие, запятнал русскую воинскую честь и подорвал институт империи. Потом послали сообщение адмиралу Ивану Талызину, который в этот день был назначен комендантом крепости на острове Кронштадт (где он принял клятву верности императрице у всего гарнизона), дав ему право делать то, что считает необходимым. Контр-адмиралу Милославскому было приказано привести к присяге морские подразделения в Финском заливе и предотвращать любую опасность с этого направления. Петру Панину был отдан приказ принять командование русскими войсками у генерала Румянцева. Екатерина также не теряла времени с отправкой сообщения бывшему канцлеру Бестужеву. В заключение она издала декрет для Сената, в котором сообщила, что выходит с войсками, дабы закрепить переворот, доверяя сенаторам в свое отсутствие «родину, народ и своего сына»{278}. По нескольку человек от каждого полка приказано было оставить в Петербурге в качестве охраны для Павла.

Екатерина, должно быть, чувствовала, что всегда жила ожиданием этого дня, когда скакала во главе отряда из 14–20 тысяч всадников (число их варьируется), производя впечатление сильного и харизматического лидера русского народа. В этот день она обдуманно создавала символы, сознавая каждый нюанс в своей внешности. Назначив себя полковником Преображенского полка (ранг, который имел Петр Великий), она надела зелено-красную гвардейскую форму, одолженную по такому случаю у одного из офицеров, вскочила на своего серого чистокровного жеребца Бриллианта и скакала с саблей в руке, в шляпе, украшенной дубовыми листьями. Молодой гвардеец с броской внешностью заметил, что она забыла прицепить на свою саблю темляк, и на скаку протянул ей собственный. Это была первая встреча Екатерины и Григория Потемкина, который на многие годы станет самым важным мужчиной в ее жизни. Она упомянула о нем через месяц в письме Понятовскому: «Младший офицер по фамилии Потемкин проявил проницательность, мужество и умение действовать»{279}. Княгиня Дашкова, также в одолженной форме Преображенского полка, скакала с ней, как и граф Бутурлин, граф Разумовский, князь Волконский и генерал-интендант Виллебойс. Несколькими часами ранее во главе передового отряда кавалерии и конных гусар, с несколькими подразделениями артиллерии выехал Алексей Орлов. Солдаты уже сбросили новую прусскую форму, которую их заставил носить Петр, и надели старую русскую.

Когда Екатерина с войсками покидала город, прибыл канцлер Воронцов и попытался увещевать ее. Не в силах предотвратить происходящего, он, тем не менее, отказался принести клятву верности (или сделал это не сразу) и отправился в свой дом. Князь Трубецкой и граф Александр Шувалов сделали безрезультатные попытки восстановить некоторые войска против Екатерины — но быстро отказались от этого, и у них приняли присягу.

Армия Екатерины, третья часть трех отрядов, занявших дорогу вдоль Финского залива, двигалась небыстро — и из-за усталости, и из-за отсутствия срочности, так как не встречала сильного сопротивления. В два часа утра 29 июня они остановились на отдых у Красного Кабачка, в трех милях от Петербурга.

28 июня, не найдя Екатерины, Петр провел большую часть дня, рассылая курьеров в попытке получить хоть какую-нибудь информацию. Но те или находили дороги заблокированными, или просто не возвращались. Он пообедал в конце одной из аллей, выходящих к морю, выпив свою обычную дозу алкоголя. В Ораниенбауме в его распоряжении находилось около шестисот солдат-голштинцев. Но даже если бы их было достаточно, чтобы одолеть превосходящие силы Екатерины, он не показал, что знает хотя бы как развернуть их. Все годы игры в солдатики оказались бесполезными, когда перед ним встала реальная опасность. В конце концов, подталкиваемый генералом Минихом, он решил, что единственная надежда — это идти морем в Кронштадт и, быть может, спастись оттуда на военном корабле в Голштинию, где он мог бы поднять армию. Соответственно, в четыре часа пополудни генерал граф Девьер был послан в Кронштадт, чтобы приказать трехтысячному гарнизону подготовиться к прибытию императора.

Петр назначил отплытие в Кронштадт на двенадцать часов ночи. Сорок семь чиновников и придворных (и женщины, и мужчины), находившихся при нем, взошли на борт галеры и яхты и отплыли. Приближаясь к порту Кронштадта, они обнаружили, что подход заблокирован боновым заграждением. Галера императора бросила якорь и выслала лодку с просьбой убрать преграду — но часовые отказались исполнить приказ. Сначала Петр решил, что происходящее — результат приказа, который он сам отдал Девьеру, поэтому закричал, что он император, и потребовал впустить его. Караульный прокричал в ответ, что гарнизон больше не признает Петра III — только Екатерину II. Прозвучал сигнал тревоги, и Петру с его флотилией было приказано уходить —