Петр совершил и еще более гибельную ошибку, отозвав свои вооруженные силы из Германии. Русские войска уже готовы были разгромить войска Фридриха Великого, захватить крепость Колберг и оккупировать Восточную Пруссию, когда он поспешно завершил войну. В мае 1762 года он заключил с Пруссией мир. Фридрих знал, что только чудо может спасти его. Поэтому смерть Елизаветы и возведение на престол Петра III получили наименование «чудо дома Бранденбургов».

Петр отказался принять от Пруссии какие-либо территории, хотя Фридрих готов был передать ему Восточную Пруссию. Это внезапное изменение политики больно ударило не только по всем вовлеченным в конфликт, но также и по всем тем, кто за время войны, длившейся последние пять лет, потерял сыновей, отцов, братьев и мужей. Император насмеялся над великими победами русской армии. Он также ущемил ее гордость, добиваясь перестройки ее по прусскому образцу. Он приказал ввести новую форму в прусском стиле и придал голштинцам еще более высокий статус. Его знали как ненавистника элитных гвардейских полков, и кое-кто боялся, что он может упразднить их вовсе.

Петр еще больше возмутил русский дух, начав готовиться к войне с Данией, чтобы снова захватить Шлезвиг (он оставался частью бесконечных споров между Данией и Голштинией со времени договора 1658 года в Роскилде и был главным аргументом в Великой Северной войне). Это означало активное взаимодействие с Пруссией. Петр собрал войска в Ливонии — а те, кто служил в Вестфалии, чахли без оплаты. Эта запланированная война была ясной демонстрацией того, что интересы Петра продолжали оставаться в Голштинии, а не в империи, правителем которой он теперь был. Не помогало его общественному имиджу и то, что он плохо и редко говорил по-русски. Он также не предпринял никаких шагов для проведения коронации, не понимая важности для русских этой религиозной церемонии. Православная коронация, проведенная в Москве, древней столице, могла бы сделать многое — верующие приняли бы его как своего законного, назначенного от Бога царя.

10 апреля, за одиннадцать дней до своего тридцать третьего дня рождения, Екатерина родила от Орлова сына. Помогали ей лишь ее горничные и акушерка. Ему дали христианское имя Алексей. Отец был обозначен отчеством Григорьевич. Ребенок получил фамилию Бобринский, потому что был завернут в шкуру бобра. Его немедленно поручили заботам приемных родителей — доверенному камердинеру Екатерины Василию Шкурину и его жене.

Едва оправившись (так как все оставалось в тайне, не было и речи о соблюдении обычной послеродовой изоляции или о церковной церемонии), Екатерина переехала в свои покои в новом Зимнем дворце. Как и в случае с императрицей Елизаветой, частично желание Екатерины получить власть обусловливал страх альтернативы. Она уже объясняла сэру Чарльзу Хэнбери-Уильямсу свои намерения «погибнуть или править»{267} — а Петр совершенно ясно дал понять, что вопрос о разделении с нею власти никогда не будет поднят. Княгиня Дашкова была уверена, что Петр намерен избавиться от Екатерины любым способом, чтобы жениться на ее сестре, Елизавете Воронцовой. Она вспоминала, что Петр всегда говорил о жене «она»{268} и советовал ей, Дашковой, поддерживать у сестры хорошее мнение о себе во имя собственного будущего. У французского атташе Беранже сложилось мнение, что переворот в пользу Екатерины стал неизбежен и был обречен на поддержку народом.

«Заброшенность и униженное положение императрицы, ежедневные оскорбления, которые она переносила с необыкновенным терпением, ее стойкое уважение к религии и проводникам последней, ее расположение к каждому, талант и образованность, которыми, как все знали, она обладала, ее достоинство и этичность, выгодно оттененные эксцентричным и жестоким характером царя, — короче, добродетели этой очаровательной княгини в течение долгого времени направляли желания и молитвы нации в ее пользу»{269}.

Ситуация достигла апогея за праздничным обедом девятого июня в честь ратификации мирного договора с Пруссией. Княгиня Дашкова так описывает разыгравшуюся сцену:

«Императрица [то есть Екатерина] произнесла тост за императорскую семью. Когда она выпила свой бокал, Петр IIIпослал своего адъютанта генерала Гудовича, который стоял позади его стула, спросить ее, почему она не поднялась с места, когда пила за здоровье императорской семьи. Императрица ответила, что поскольку императорская семья состоит только из Его величества, ее сына и нее самой, она решила, что император не потребует от нее этого. Когда Гудович вернулся с таким ответом, император приказал ему передать ей, что она дура [«дура» — очень сильное слово в русском языке] и обязана знать, что императорская семья включает также двух его дядьев, князей Голштинии[29]. Видимо, опасаясь, что Гудович не повторит его выражения, он повторил его достаточно громко, чтобы услышал весь стол»{270}.

По словам княгини Дашковой, Екатерина разразилась слезами, но потом попыталась отвлечь внимание от публичного оскорбления, попросив графа Строганова, стоявшего за ее стулом, рассказать какую-нибудь смешную историю. Его сочувствие и оказанная ей поддержка были замечены, и после обеда ему приказали отправляться в свой дом на Каменном острове и оставаться там до дальнейших распоряжений.

Петр был готов издать приказ об аресте Екатерины. Его сдерживало лишь присутствие ее дяди, князя Георга Людвига, который вздыхал по ней, когда она была молоденькой девушкой. Петр пригласил его в Санкт-Петербург вскоре после вступления на престол, и даже купил ему дворец с садом, принадлежавший ранее графу Петру Шувалову, умершему в январе. Он также назначил его генерал-аншефом всей голштинской армии и управляющим своих поместий в Голштинии.

Новость об инциденте на праздничном обеде стала известна всем и каждому при дворе, быстро разнеслась по городу и усилила симпатии к Екатерине. Время решительных действий приближалось.

В официальном документе, адресованном своему двору и написанном вскоре после переворота, французский атташе Беранже определил основных конспираторов так: граф Кирилл Разумовский, гетман Украины, брат бывшего фаворита Елизаветы и давний друг и обожатель Екатерины (он был также президентом Академии наук и любимцем гвардейцев Измайловского полка, полковником которого являлся); княгиня Дашкова, чей муж, офицер-гвардеец, тоже охотно поддерживал Екатерину; личный секретарь Екатерины Одарт, пьемонтец по рождению, который помогал организовать для Екатерины заём на сто тысяч рублей у английского купца по имени Фелтон; Григорий Теплов, один из самых образованных людей в России и заместитель Кирилла Разумовского; Никита Панин; трое из братьев Орловых; архиепископ Новгородский Дмитрий Сеченов, который хотя и воздерживался от активных действий, настроен был сочувственно; князь Волконский, по словам Беранже, примкнувший к заговору в последние несколько дней