перед его осуществлением; Бибиков, капитан артиллерии; и лейтенант Пассек из Преображенской гвардии. Среди других вовлеченных Беранже называет графа (теперь генерала) Ивана Бецкого, недавно прибывшего из Парижа, и генерал-прокурора Глебова (который был назначен Петром). Беранже сообщил также, что за каждым заговорщиком следил другой, чтобы немедленно информировать остальных, если кто-то из группы будет арестован или отступится. Сама Екатерина с помощью братьев Орловых действовала как координатор, сообщая остальным лишь ту информацию, которую считала необходимой, и финансировала участников из секретных займов — в основном от антипрусских правительств Дании и Австрии. Через месяц после того, как переворот совершился, она описала организацию заговора в письме Станиславу Понятовскому.

«Все гвардейцы были готовы, а под самый конец тридцать-сорок офицеров и около десяти тысяч младших офицеров были посвящены в тайну. В течение трех недель не нашлось ни одного предателя; заговорщики были разделены на четыре отдельные группы, и лидеры встретились только в момент начала выполнения плана, в то время как реальная тайна оставались в руках этих троих братьев [Орловых]. Панин хотел составить декларацию в пользу моего сына, но все остальные были против этого»{271}.

До Петра доходили слухи, что готовится переворот, но он не обращал на них внимания и продолжал развлекаться — как в те дни, когда был великим князем{272}. На неофициальном обеде, который он дал в Летнем дворце в продолжение празднований по поводу мира с Пруссией, его пришлось в четыре часа утра выносить из-за стола. Этим вечером, до того как отключиться, он наградил Елизавету Воронцову орденом Святой Екатерины.

25 июня Петр сделал явную попытку надавить своим авторитетом на русскую православную церковь, выпустив для Синода декрет, утверждающий равенство всех церковных вероучений и указывавший, что ежегодное соблюдение православных постов больше не обязательно. Декрет утверждал, что Синод обязан подчиняться императорской воле безоговорочно. Все крепостные, принадлежавшие монастырям, должны перейти государству, а нарушение супружеской верности больше не является преступлением. Эта последняя реформа привела к возникновению диких слухов. Предполагали, что император намеревается развести всех придворных дам с их мужьями и заставить их выйти замуж за других мужчин — согласно его собственному выбору. Примерно в это же время была освящена лютеранская церковь, которую Петр построил в Ораниенбауме — первоначально для голштинских войск. Император принял в церемонии горячее участие, по некоторым слухам, даже демонстрируя общность вероисповедания.

Вечером 26 июня Петр с Екатериной присутствовали на обеде в поместье графа Алексея Разумовского в Гостилицах. Потом Екатерина вернулась во дворец Монплезир в Петергофе, а Петр в Ораниенбаум. Он велел жене проследить, чтобы к его приближающимся именинам был подготовлен хороший обед. На следующий день, после каких-то неосмотрительных слов одного из завербованных им солдат, был арестован один из главных заговорщиков Екатерины — лейтенант Пассек. Остальные заговорщики поняли: вместо того чтобы ждать, пока Петр к концу лета вернется в Санкт-Петербург, как было намечено, им необходимо действовать немедленно, потому что из Пассека могут пытками вырвать детали заговора.

На рассвете пятницы 28 июня 1762 года младший брат Григория Орлова (похожий на Григория фигурой и лицом, но с заметным шрамом на лице, приобретенным в сражении) вошел в спальню Екатерины в Монплезире. Она так описала это в письме Понятовскому:

«Алексей Орлов вошел очень спокойно и произнес: «Все готово для восстания; вы должны подняться». Я спросила его о деталях. Он ответил: «Пассек арестован». Больше я не колебалась — быстро, без суеты оделась и уселась в карету, в которой прибыл Орлов»{273}.

Екатерина с Алексеем покинули Монплезир в такой спешке (через заднюю дверь, без слуг), что у нее не нашлось времени прибрать волосы: она осталась в кружевном чепце. На пути им повезло встретить французского парикмахера Екатерины, едущего в противоположном направлении. Он перебрался в ее карету и по дороге сделал ей прическу, хотя напудрить волосы времени не осталось. (Теперь Екатерина начала регулярно пудрить голову, так что на картинах она всегда со светлыми волосами, а не со своими натуральными темно-каштановыми.)

Немного позже они встретились с каретой, везущей Григория Орлова и князя Барятинского, и Екатерину пересадили туда — лошади, везущие карету Алексея Орлова, были уже измотаны. Она прибыла в казармы Измайловского полка на окраине Санкт-Петербурга в восемь часов утра. Офицеры и солдаты под командованием полковника графа Кирилла Разумовского присягнули Екатерине как императрице всея Руси в присутствии державшего крест священника. Затем Екатерина снова села в карету и с идущим впереди священником, несущим крест, в сопровождении измайловских гвардейцев прибыла в Семеновский полк, где войска тоже, не колеблясь, принесли клятву — как описала Екатерина, «замерев от счастья»{274}.

К девяти часам разросшаяся кавалькада, которая теперь включала и семеновских гвардейцев, прибыла к Казанскому собору (где Екатерина выходила замуж за Петра). Тут ряды пополнились солдатами Преображенского полка, хотя офицеры первоначально оставались лояльными в отношении Петра. Архиепископ Новгородский с другими священниками ждал их в соборе. Был пропет благодарственный молебен; Екатерина дала клятву единственной правительницы всея Руси, назвав своего сына, великого князя Павла, своим преемником, и огласила воззвание, которое сама написала в первые дни заговора. Тем временем британский посол Роберт Кейт был предупрежден о происходящем. Позднее, через несколько дней, он доложил:

«Утром в последнюю пятницу месяца, примерно в девять часов (когда я собирался ехать в Петергоф, чтобы встретиться с императором), один из моих слуг вбежал в комнату с испуганным лицом и сказал, что с другого конца города доносится какой-то рев, гвардейцы, взбунтовавшись, собираются в толпы и толкуют ни много нимало как о свержении императора»{275}.

Из Казанского собора императрица Екатерина проехала в двухместном экипаже с Григорием Орловым на запятках, сквозь толпу, которой она махала и улыбалась, к новому Зимнему дворцу, где ее ожидал Сенат. Вокруг дворца стояли полки; они присягнули на верность императрице; текст присяги им зачитал митрополит Вениамин, архиепископ Санкт-Петербурга. Никита Панин на заре приказал разбудить, быстро одеть и под охраной привезти из Летнего дворца великого князя Павла Петровича. При всеобщем бурном одобрении он появился вместе с матерью на балконе Зимнего