Немного разволновавшись, она продолжила:

– В конце концов, это ведьма, отравительница, с которой нужно покончить как можно скорее. А воспитанием Гийома надо заняться прямо сейчас. Мы должны уничтожить следы ее пагубного влияния на сына.

– Но она показала себя хорошей матерью, – возразила Беатрис.

– За это я не стала бы ручаться. Особенно после всего, что мы теперь знаем об этих женщинах, что может скрываться за их милым выражением лица и показной нежностью.

– Об этих женщинах?

– Я имею в виду ее старшую сестру Мари де Сальвен. Мне кажется, что она сама немного поощряла поведение того нахала, который под пыткой признался, что провел ночь в ее спальне. Беглый взгляд, пара улыбок… И потом, разве вам не кажется странным, что дама разрешает мужчине, пусть даже и знакомому, провести ночь под ее кровом в отсутствие мужа? Готова поспорить, что она была из того же теста, что и он.

* * *

Беатрис провела эту ночь почти без сна. На чем свет стоит ругая и понося своего зятя, она представляла себе, как отправляет письмо епископу, прося его отлучить публичных девок от причастия, раз и навсегда приструнить этих бесстыдниц, которые воруют чужих мужей. Этот сильнейший всплеск эмоций привел к тому, что утром она чувствовала себя несколько умиротворенной. Когда Мартина постучала в дверь и объявила, что к ней пришел Эсташ де Маленье, баронесса уже окончательно пришла в себя.

Он приблизился к ней, но она не пригласила его присесть. Эсташ опасался этой встречи, возможно, последней. Теща всегда вызывала у него дурное расположение духа и даже некоторый страх. Он обращался к ней только скрепя сердце, взвешивая каждое слово настолько, что его манера говорить от этого делалась неловкой. В конце концов он произносил всякие банальности, результатом чего был раздраженный или сочувствующий взгляд. Но сейчас все это должно закончиться. Он будет жить, наслаждаться своим счастьем; ему больше не надо будет скрываться, будто преступнику. В сущности, появление Мартины на улице де Рон помогло ему решиться на то, для чего он уже несколько месяцев набирался смелости. Единственно, чего Эсташ по-настоящему опасался, – что Агнес из мести или женской обиды восстановит против него сына, обожаемого маленького Этьена. Вот уж нет! Эсташ чувствовал себя полным решимости отстаивать свои отцовские права. Боже милосердный, огромная нежность Адель и ее безграничная любовь стали воплощением всех его мечтаний. А прихотей Агнес Эсташ всегда опасался даже больше, чем характера Беатрис. Его супруга всегда была так непреклонна, что у него нередко озноб пробегал по спине. Она никогда не повышала на него голос, никогда не топала ногами в гневе. Некоторое время спустя Эсташ понял, что перед ним настоящая гранитная глыба, которую ничто не может смягчить или взволновать. Разве не поэтому он теперь был готов со всем пылом защищаться от нее!

– Матушка… Я не сомневаюсь, что Мартина рассказала вам о нашей… вчерашней встрече. Давайте сегодня пощадим свои нервы и обойдемся без упреков и криков…

– Вы что, считаете меня нервной дамочкой? – ледяным тоном прервала его баронесса. – Что же, обсудим… продолжение. Насколько я поняла, адюльтер, в котором вы находите такое удовольствие, не является ни случайным, ни временным.

– Именно. Тем не менее у меня нет никакого намерения начинать процедуру расторжения брака и…

Беатрис де Вигонрен выпрямилась перед ним, подобно разъяренной фурии, и прошептала:

– Раньше надо было думать, сударь! И что побудило вас на такое, позвольте спросить? Вы взяли в жены восхитительную женщину, которая никогда вас не обманывала, которая подарила вам сына и может дать вам и других детей. А вместо благодарности вы валяетесь в постели какой-то шлюхи, которую вы к тому же еще и поселили у всех на виду. И ради нее вы отвергаете святые супружеские узы?! Хороши же вы, нечего сказать! Но оставим это вместе с бесконечным потоком упреков, которые я могла бы обрушить на вашу голову. Перейдем к… главному.

– Деньги! – прошептал Эсташ.

– А что другое? – переспросила баронесса недобрым и шутливым тоном. – Вы же не льстите себя надеждой, будто за вас вышли из-за вашей прекрасной внешности или мужских доблестей и блестящего ума? Или, может быть, из-за вашей благородной крови?

– Черт побери, мадам, я и не знал, что вы можете быть настолько злой! Властной, без сомнения, но не настолько коварной, – заметил Эсташ, снова успокоившийся после этого залпа ненависти. – Я не собираюсь оправдываться, так что оставьте свои упреки при себе. Перейдем сразу к тому, что я, по вашему мнению, лучше всего знаю: к торговле. Поговорим как два почтенных негоцианта, у которых мало времени. Во сколько вы оцениваете свою дочь?

Беатрис оскорбленно сжала губы:

– Ежегодная рента, на которую я рассчитываю получить ваше… великодушное предложение, будет достойной компенсацией за то, что моя дочь больше не сможет выйти замуж. Неизменная сумма, составляющая наследство Этьена. Все это оформляется у нотариуса.

В первый раз за все время на губах Эсташа появилась тонкая улыбка. Беатрис сочла, что теперь он выглядит не таким простаком.

– Снова выйти замуж? Агнес? С чего бы, черт побери? Она и одна прекрасно себя чувствует, особенно с хорошей рентой… Впрочем, не важно. Теперь моя очередь ставить условия перед тем, как принять ваши. Я требую возможности часто видеть своего сына. Всякая попытка отдалить его от меня тут же лишает силы наше соглашение. Также настоятельно советую вам держаться подальше от Адель, нашего сына и других детей, которые появятся на свет. Вот цена вашего благополучия, и не сомневаюсь, мадам, что мы с вами договоримся, как два мошенника на ярмарке. Что же до всего остального – например, будущего мадам Маот, – то меня все это очень мало волнует. К тому же она не питала ко мне дружбы.

– Да что ей тут делать?

– Говорю вам: меня это все совершенно не волнует, за исключением того, что именно Агнес скорее всего готова отправить ее на эшафот. Может быть, причина в женской ревности? Маот прекрасна и ужасно соблазнительна.

Беатрис, у которой не было ни малейшего желания распространяться о своей арестованной невестке, протянула ему руку, заявив:

– Ударим по рукам и скрепим наше соглашение. Я предупрежу нашего нотариуса. Что же касается ваших бумаг, которые находятся здесь…

– Я в самое ближайшее время пришлю за ними двух работников. Счастливо оставаться, мадам.

Он обвел взглядом просторную комнату, в которой никто не жил со дня смерти Франсуа-отца, и произнес с мягким удивлением в голосе:

– Странно… У меня такое впечатление, будто я вошел в этот дом и вышел из него, ничего здесь не оставив, за исключением сына. Черт возьми, сколько же времени я потерял!.. Счастливо оставаться, мадам. Желаю здравствовать.

Окрестности Сен-Жан-Пьер-Фикст[176], декабрь 1305 года, в то же самое время