– Боже милосердный… Значит, аббатиса нам лгала?

– Не в прямом смысле этого слова. Скажем так: она подтолкнула вас к тому, чтобы вы поверили в это предположение.

Помощник бальи посмотрел на него с совершенно ошеломленным видом. Тем временем Ардуин продолжал:

– Лично я склоняюсь к той мысли, что аббатиса знает гораздо больше, чем мы предполагаем, как и некоторые из ее духовных дочерей. О, нет-нет! Даже не думайте, будто одна из монахинь убила Анриетту, а матушка аббатиса покрывает это преступление.

– Как вы можете быть в этом настолько уверены! – занервничал де Тизан. – Ведь это означает, что вы, хоть и молча, обвиняете их всех в сообщничестве.

– Если б убийцей была монахиня, ей понадобилось бы целых четыре дня прятать ее в каком-то месте. Но в монастыре, где передвижения каждой из обитательниц происходят на глазах у всех, это было бы ужасно сложно. Добавьте к этому, что ваша старшая дочь обладала великолепной мускулатурой. Разве женщине удалось бы где-то надолго закрыть ее? Эта вероятность представляется мне соблазнительной… прошу, конечно, извинить меня за такое выражение… если ваша дочь была задушена сразу после того, как отправилась за пожертвованиями. Эскулап Йохан Фовель и доктор Мешо единодушно утверждают, что она была убита ранним вечером, незадолго до того, как ее останки были обнаружены за оградой обители.

– Это вполне логичные умозаключения, – согласился помощник бальи Мортаня. – Но в таком случае…

– Вернемся к царапинам и свежим струпьям, обнаруженным на спине вашей дочери. Вы точно подметили, что в поездке она не занималась самобичеванием, останавливаясь у почти незнакомых людей. Следовательно, ее били или тащили по земле, и в это время ее спина была обнажена.

– Фовель чересчур формально подошел к некоторым аспектам, – произнес Тизан бесцветным голосом. – Бечевка была стянута поверх воротника платья, а заднюю часть ее головного убора поправили уже после смерти Анриетты, когда на нее снова всё надели, кроме разве что зимних чулок. Если б ее задушили через одежду, на шее у нее не было бы таких явственных следов.

– Остается лишь добавить то, что вы мне говорили: этот проклятый напал на нее спереди, а вовсе не сзади, о чем говорит отсутствие следов на передней части гортани.

– Итак, ваши выводы? И прошу, не пытайтесь меня щадить.

– Преступление вызвано ненавистью. Кто-то с яростью бил ее и смотрел ей в глаза в то время, как душил ее. Кто-то хотел видеть, как она отдает Богу душу. Затем кто-то забрал деньги, которые она везла, чтобы заставить всех поверить, будто это обычное ограбление, не затрудняя себя возней с кобылой, на которой, без сомнения, останки были подвезены почти к самому главному входу аббатства.

– А след от удара по виску?

– Чтобы обездвижить ее… перед всем остальным. Ваша дочь была очень мускулистой для представительницы слабого пола. Она бы защищалась изо всех сил; в то же время на предплечьях у нее нет никаких кровоподтеков. Я считаю, что она тем или иным способом была лишена возможности двигаться. А это повреждение было скорее всего случайным. Возможно, ее ударили в качестве крайней меры.

– Пожертвователь? Наш преследователь?

– Кто знает…

Внезапно Арно де Тизан торопливо поднялся в седло и бросил:

– Давайте же будем продолжать, умоляю вас. Я хочу знать. Ардуин… Когда все будет сделано… отдайте его мне. Не вмешивайтесь.

– На то ваша воля и честь отца.

Окрестности Ножан-ле-Ротру, декабрь 1305 года, в то же самое время

После того как Мартина прерывающимся от рыданий голосом рассказала ей по порядку о своей поездке в Ножан, о встрече с молодой женщиной по имени Адель, а затем о разговоре с Эсташем де Маленье, не забыв упомянуть о том, как он пытался ее подкупить, баронесса Беатрис де Вигонрен осталась такой же напряженной и неподвижной, будто статуя из старинного мрамора.

Под конец у Мартины хлынули слезы, которые она сдерживала всю обратную дорогу. Мадам Беатрис встала, обняла ее и спокойно произнесла:

– Спасибо, моя хорошая; ты, как всегда, верно послужила мне. Я очень тебе признательна. Что же, когда требуешь правды, надо иметь достоинство, чтобы потом вынести ее… Нужно известить Агнес. Но следует ли это делать?

Мартина почувствовала, что, обращаясь к ней, баронесса-мать на самом деле разговаривает сама с собой.

– Эсташ наставляет ей рога с какой-то шлюхой из борделя, которую обеспечил жильем и которую рано или поздно обрюхатит. И, что особенно прискорбно, он влюблен в нее, как последний дурак. Решительно, я всегда считала его невыносимым и достойным только презрения! Что же касается этой уличной девки, любит она его или нет, она не настолько глупа, чтобы позволить ускользнуть курице, которая несет золотые яйца. И здесь я даже готова ее понять. Значит, Мартина, он пообещал, что у нас будет все «необходимое и чрезмерное»?

– Так и есть, мадам. Он это повторил.

– Значит, невелика потеря, – заключила Беатрис де Вигонрен. – Тем более что мы избавлены от этого глупого слизняка, о котором Агнес не пожалеет ни днем, ни тем более ночью. Хотя о нас, конечно, будут судачить… Впрочем, применив немного ловкости, мы сможем обратить это к своей выгоде. Бедная, дорогая, восхитительная Агнес, несправедливо оставленная с сыном на руках этим сластолюбцем… Вот как мы преподнесем эти события. Эсташ из-за своей проклятой ненасытности не может удовлетворить свои мужские потребности, не прибегая к услугам продажных девок, о которых всякий добрый христианин избегает даже думать. Разве что…

– Что «разве что», мадам?

– Разве что он подпишет у нотариуса бумаги, согласно которым предоставит моей дочери щедрое ежегодное содержание и завещает своему сыну Этьену бо́льшую часть своего состояния. В этом, и только в этом случае мы будем хранить в отношении сего дела изящную сдержанность.

Мартина одобрительно кивнула. Стараясь оправдаться в собственных глазах, баронесса-мать сделала окончательный вывод:

– Моя хорошая, ведь это Эсташ самым бесчестным образом нарушил молчаливую сделку. И о чем он только думал? Отвратительный жирный господинчик, лишенный разума и хороших манер, четверть благородства которого выцарапана со дна денежных ящиков!.. Он женился на восхитительном создании: воспитанной девушке, с прекрасным характером, высокого происхождения. И что же он добавил в брачную корзину? Деньги, ничего больше. Нам всем это известно. Со стороны Вигонренов все было исключительно честно. А теперь, клянусь своей бессмертной душой, он будет вынужден соблюсти свою часть контракта – или пускай кусает себе локти вместе со своей уличной девкой!

* * *

Как и предвидела баронесса-мать, Агнес приняла эту новость с полной безмятежностью. Ее единственным замечанием было:

– В сущности, матушка, мы должны радоваться такому подарку небес. Деньги Эсташа без самого Эсташа… Чтобы жаловаться на такое, надо быть совершенно лишенной рассудка. Что же касается положения обманутой жены, то в отличие от остальных женщин я кое-что получаю от этого. Остается только установить опеку над Гийомом, что меня заранее заботит. По правде говоря, уверяю вас, дорогая матушка, не думаю, чтобы процесс над Маот был долгим.