в голосе Тьелко, выныривая и убирая с лица волосы. — Я рассчитывал согреться с помощью твоей шерсти! А теперь придётся полагаться только на огонь. Курво, за дело! Ты же не хочешь, чтобы мы с Хуаном мёрзли.

— Знаешь, братишка, — очень язвительно сказал Куруфинвэ, собирая костёр, — ты, возможно, мечтаешь поселиться на юге у границ Дориата, чтобы развлекаться, выводя из себя синдарских вояк, но меня такой расклад не устроит.

— Неужели? — хмыкнул Туркафинвэ, снова скрываясь под водой. Чтобы продолжить разговор, Атаринкэ пришлось ждать несколько бесконечно долгих мгновений.

— Я не хочу жить один, — изобразил равнодушие к собственным словам и поведению брата Куруфинвэ-младший. — В Амане у меня была жена, дети, племянники, другие дальние родственники, а здесь — никого не осталось. Все разъехались, и Тьелпе будет строить жизнь отдельно от меня: женится или опять уедет к наугрим. Я останусь в пустом дворце, и это неприемлемо. Не для меня быть королём-одиночкой.

— Женись, кто мешает? — пожал плечами Туркафинвэ, вылезая из воды, усиленно делая вид, будто ему не холодно ни капельки.

Взгляд Куруфинвэ был настолько красноречивым, что Тьелко даже не стал ехидничать, в душе уважая позицию брата.

— У меня есть идея, — взяв прут, принялся чертить на снегу Курво, краем глаза наблюдая за спешно одевающимся Туркафинвэ и радостно отряхивающимся Хуаном. — Коли граница между нашими владениями будет пролегать по реке, выстроим огромную крепость, состоящую из северной и южной половин, находящихся на разных берегах, но соединённых мостом или целой системой мостов и подводных переходов. Один туннель можно проложить под рекой. Архитектуру своего дворца каждый спроектирует сам, насчёт украшения моста ещё предстоит подумать. Может, сделать его из двух половинок, которые будут оснащены подъёмным механизмом? Что скажешь?

— А что я могу сказать? — с трудом сдерживая дрожь в голосе и готовые застучать зубы, ответил Туркафинвэ, устраиваясь около костра. — Давай вино подогреем. А Хуан нам обед поймает. Я думал не о том, как будет выглядеть мой дворец. Если бы не Ноло, я жил бы в лесу в шалаше из прутьев и шкур. Но ведь этот гад будет хвастаться своими городами! Наши здания обязаны быть роскошнее! Подождём с проектами, пока эта скотина свои хлева отстроит.

— Я к нему не поеду, — скривился Куруфинвэ-младший, — даже если он мне все свои богатства пообещает! Даже ради того, чтобы посмотреть на его дворец, а потом возвести у себя лучший!

— А ради того, чтобы сжечь его дворец? — хитро улыбнулся Тьелко, и Феаноринги рассмеялись. — Я построю на границе с Ноло несколько крепостей, — посерьёзнел беловолосый Нолдо, — его подданным не будет хода в мои земли. Прикажу воинам убивать без разбора любого лазутчика с запада! Никого не пускать!

— А если… — Куруфинвэ-младший не договорил, но очень многозначительно посмотрел на брата.

— Ей тем более не будет дороги сюда, — голубые глаза эльфа полыхнули ненавистью. — Никогда! Ты до сих пор этого не понял?!

***

Кольцо получалось идеальным, с совершенными изгибами и выверенными линиями. Положив перед собой овальную пластинку из серебра и тщательно закрепив, Тьелпе начал гравировку. Маскируя женское лицо под изображение изящного дворца, потомок Феанаро Куруфинвэ с горечью думал, что не знает, как теперь выглядит его любовь. Конечно, она по-прежнему красивейшая из женщин, но какой стала её красота? Гордой, нежной, пугающей, соблазнительной, а, может, холодной и отталкивающей? Или печальной…

Всё сильнее сожалея о том, что поспешил покинуть Дориат и не увидел Артанис хотя бы краем глаза, мельком, просто чтобы иметь возможность рисовать её настоящую, а не лик из прошлого, Куруфинвион гравировал штрих за штрихом, изгиб за изгибом.

Устремляясь в полёт за мыслью создателя, изображение то смеялось, то грустило, то плакало, то любило, однако многогранность образа терялась каждый раз, когда узор казался законченным, выражение лица застывало. Нанеся позолоту на врата и арки замка, изображающие волосы Артанис, Тьелпе взял крупный идеально прозрачный циркон. Если сделать огранку-кабошон и закрепить на пластинке с гравюрой, мимика нарисованного лица снова оживёт в преломлении света.

«Моя любовь заслуживает мужа-короля, — подумал мастер, поворачивая кольцо так, чтобы лицо под камнем улыбнулось. Малейшее движение — и взгляд больше не ласковый, а пренебрежительный. — Если я потребую у отца земли, смогу ли называться нолдораном? Или при живом родителе сын не имеет прав на трон? Может быть, стоит просить земли у дяди Майтимо, чтобы они были независимыми от территорий моего отца? Но тогда, снова как младший, я должен буду стать вассалом лорда Маэдроса? Мне это не подходит! А если договариваться о владениях с Нолофинвэ, я стану его подданным, меня возненавидит родня. Хотя… мы и так его подданные! Что же делать?»

Промелькнула мысль поехать в Дориат, но серебряное лицо в обрамлении волос-позолоты осуждающе посмотрело сквозь циркон на в конец запутавшегося в интригах королей эльфа, и Тьелпе, сделав глубокий вдох, сел за стол с картами. Королевства, королевства, королевства… Все вокруг короли! Все! Кроме Тьелперинквара Куруфинвиона.

Примечание к части March of Maedhros - так на картах были отмечены земли Маэдроса.

Здесь мы имеем крайне интересную игру слов:

March - многозначное слово, означающее одновременно месяц март, предел, марш (победный или шествие войска) и пограничную территорию в военной терминологии. March of Maedhros

Зима следовала за Нолдор, продвигаясь на север вместе с ними, а земли, остававшиеся позади, согревались солнцем и расцветали.

Пронизывающий холод и суровый ветер, верные спутники на всём пути, однако не пожелали остановиться у подножья гор, и, ослушавшись приказа эльфийского лорда, продолжили упорное продвижение к землям Моргота. Наступающим тёплым дням это казалось позорным бегством, признанием поражения.

Какое приятное заблуждение!

— На юге Белерианда уже благоухает май, — закрываясь от мелкого ледяного дождя, вздохнул Макалаурэ, — а здесь лишь начало марта. Ранняя весна, Маэдрос. Арда пробуждается от тяжкого зимнего сна, казавшегося ей смертью, окончательной, безнадёжной. Это новая жизнь, возрождение.

— Это граница, Кано, последний предел эльфийских земель, — тихо произнёс старший Феаноринг. — И на границе — мы. Не с добром, и не со злом. Сами по себе. Мы отделим тьму от света, и