Выбивая из решётки лёд, я чувствовала холод тела. Того тела, которое лежит в земле, и скоро совсем исчезнет. А я его обнимала когда-то. Да нет, совсем недавно. Шёл снег, играла музыка, и мы смеялись. Над чем?..

А сейчас перед моими глазами плыли портреты, и никуда от них было не деться. Как поздно я пришла к тебе, Борис, как поздно! Не была ни на Болотной площади, ни на проспекте Сахарова, ни на Якиманке. Брезговала всей этой суетой. Не знала, что за неё убивают…

– Ты очень страдаешь, Марианна, я ведь вижу. – Мы с Леонидом пили, курили, хрустели льдом. – Не надо, успокойся. Понимаю, тебе очень досталось. Но твоя жизнь только начинается. Жди – и дождёшься.

«Она уже закончилась, – думала я, устраиваясь рядом с Печениным под одеялом. – Каждому давать – сломается кровать. А что, кроме мужиков, есть в моей жизни? Чего мне ещё ждать? О чём мечтать? Вот у тебя всё ясно, всё по полочкам разложено. А ведь вы – ровесники. Как странно! Борис был даже старше. Но с тобой ничего не случится. Разве что удар по пьянке хватит – в очередной койке…»

И вдруг мне стало стыдно. Так, что перехватило горло. Печенин не виноват в моих несчастьях, а я сейчас его подставлю… Сказать, что скорее уходил? Нет, это предательство, измена. Скорее бы уж всё это закончилось, и меня отвезли домой! Было тошно, а станет невыносимо – факт. И неизвестно ещё, чем всё это кончится для Леонида Иосифовича.

Я вздрогнула, вскочила и увидела, как с левой груди, сверкнув, скатилась льдинка. Печенин заржал, схватил меня в объятия. Повалил, стал катать с боку на бок. Мне страшно хотелось спать. А он мял мои кости до хруста, до боли. А потом отшлёпал, как ребёнка, по филейной части.

Спрыгнув на ковёр, с схватила брючный ремень Печенина и принялась стегать его по спине, по ногам, по плечам. Материлась и кричала, стараясь выплеснуть в припадке все эмоции, что скопились на сердце. Потом побежала в другую комнату, в третью. И там, под застеклёнными полками с коллекционной посудой я отдалась Леониду в третий, в последний раз.

Над нами тихонько звенели тарелки и чашки в стиле «кантри», хай-тек, классические, гжельские. С противоположной стены смотрели зрачки китайских и японских тарелок. Прямо в окно светил уличный фонарь.

Я знала, что в квартиру есть тайный ход. Им и воспользуется Старик, когда придёт сюда для разговора с Печениным. Сложно сказать, как всё это произойдёт, в каком виде я предстану перед Ерухимовичем. И как посмотрит на меня Леонид, поняв, что произошло на самом деле. А-а, плевать на него с прибором. Я – не я, и мопед не мой…

– «Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни!» – вполне приличным тенором распевал Печенин, таская меня на руках по всей квартире.

А я болтала ногами в чёрных кружевных чулках, сжимала в ладонях его затылок. Гладила ямку на шее, тревожила все известные мне точки. Но в то же время отбивалась, мешая отыграть четвёртый акт нашей драмы. И Леонид понял, что я рассержусь, если он будет настойчив, отступил.

Прижавшись друг к другу, мы крепко заснули. Нашу постель созерцал через окно стареющий месяц на сапфировом, уже утреннем весеннем небе. Чистом, без единой тучки. И я уже забыла, зачем привела сюда Леонида. Мне казалось, что всё произошло по моему желанию. Одного «папика» посадили, и я нашла нового…

13 марта (утро). Мне снился банкетный зал «Европы». Я почему-то никак не могла поднять голову и увидеть, кто сидит за столиком рядом со мной. Разодетая публика на сей раз громко обсуждала именно меня. Люди кричали, показывали пальцами, ругались. Но я не понимала слов. Боялась только, что всё это услышит Леонид и не пойдёт со мной.

Кругом сверкали бриллианты – на кольцах и серьгах «Тиффани». Переливались умопомрачительные ожерелья, коллекционные часы. Очень горячилась брюнетка, похожая на Ольгу Куриленко. Наверное, расстроилась, что я увела Печенина. На её запястьях крутились два браслета из бежевого дерева с бриллиантами. Все эти господа, похоже, знали обо мне много плохого. И очень хотели, чтобы узнал и Печенин.

А в середине танцпола стояла Лёлька Озирская. В руке она держала маленький золотой будильник – подарок отца. Он был выполнен в форме наручных часов без ремешка, на подставке. Бывший директор сыскного агентства не хотел, чтобы его дочь хотя бы раз проспала на дежурство.

Будильник звонил, почему-то с перерывами. А я всё никак не могла ни убежать из этого зала, ни спросить у Лёльки, что происходит в квартире на Петроградке. И почему мы опять оказались здесь?

Лёлька показывала на дверь зала, делала странные знаки. А потом я поняла, что лежу в постели, и звонят в дверь. Значит, охрана снизу кого-то пропустила…

– Марианна, кто там ломится? Глянь!

Это испуганно бормотал совсем не знакомый мне человек с отёкшим лицом, всклокоченными усиками и смятой укладкой. Кожа у него была синеватая, как у вампира. И я подумала, что это – тоже кошмарный сон.

Надо скорее проснуться и увидеть рядом Рахмона. Он успокоит меня, как бывало частенько. «Папик» – восточный мужчина, и потому прекрасно готовит. Кстати, не только плов. Норвежский лосось в малиновом соусе на спарже, с имбирем, петрушкой и мятой получался у него замечательно. «Папик» подавал мне «любовное кушанье» в постель, с французским вином даже не по праздникам. Просто по вечерам. И это был лучший эротический ужин.

– Да проснись ты, наконец! Они сейчас дверь высадят! – голосил Леонид, торопливо натягивая банный халат. В темноте он схватил мой – с алыми маками – и даже не заметил этого. – Ты замужем, что ли? Благоверный пожаловал? Каким местом думала, когда везла меня сюда?! Он у тебя как, шибко буйный?

– Да не ждала я никого, сыном клянусь! – Спросонья я совсем забыла, что ждала Старика. – Вообще-то я в разводе. И для меня все равны. Кроме того, у мужа был бы ключ…

– Ах, у тебя и сын имеется?.. – начал Леонид.

Но в это время дверь затряслась от ударов. Она была металлическая, укреплённая, с глянцевыми панелями. Под неё подбирали и межкомнатные двери, так что получилось очень симпатично. Вряд ли такую дверь можно высадить сходу – только распилить «болгаркой».

Конечно, это мог быть и Старик с группой. Только вряд ли они стали бы поднимать такой шум. И вообще, странно, что они до сих пор не вошли через потайную дверь – из другой квартиры. И секьюрити самого Печенина не настолько оборзели. Конечно, флэт этот чужой. И мало ли кто водил сюда нужных людей для секса. Дверь-то за ковром не для одного Печенина сделали. Наверное, мы тут сто тридцать пятые…

Я выскочила из постели, натянута трусы, застегнула такой же бюстгальтер цвета бордо. Поверх надела вечернее платье и побежала к двери. Чулки не снимала – по клубной привычке. За резинки купюры совали даже тогда, когда на мне не было стрингов.

Леонид переминался с ноги на ногу. Он не понимал, куда подевалась охрана. Через дверь я услышала переговоры по рации, и от сердца отлегло. Хотя, конечно, кое-какие вопросы остались. Пригнувшись к «глазку», я попыталась оценить ситуацию.