– Эй, вы, потише! – Филинцев выпил красного вина под баранину. Не для разборок тут встретились. Пришли гулять, так гуляйте без мордобоя. А ты менты сейчас вас помирят…

Сто в банкетном зале отеля «Европа» буквально ломился от разнообразных закусок, которые потом сменились на горячее. Разумеется, меня пригласили в компанию не сразу. Поэтому пришлось пить с Лёлькой белое вино под рыбу и морепродукты. Взяли понемногу, чтобы особенно не наедаться. Мы видели всех людей Старика, которые под видом обычных посетителей расселись каждый в своём секторе.

Один, в компании с маленькой изящной дамой, пил вермут и закусывал орешками. Другой по-ирландски заедал виски крылышками жареной дичи. Я заметила, что он часто подносит к губам бокал с толстыми стенками, но глоток делает далеко не всегда. Кроме того, он обильно разбавлял питьё содовой.

Третий сотрудник, как и Печенин, мешал можжевеловую водку с тоником, но ничего не ел. Именно он и должен был «снять» Лельку увести её из зала. Оставшиеся двое станут страховать меня. Но вряд ли они смогут защитить, особенно по выходе из ресторана.

– Вот Оноре и говорит, что дамасская сталь плавится в «золотом коридоре», – обняв Печенина за плечи, говорил Колоницкий. Как многие поляки, он прекрасно знал французский и теперь служил переводчиком.

Изрядно выпив водки и подобрев, Здислав уже не смотрел волком на Филинцева с Купоровым, а говорил только по делу. Серж внимательно слушал, запихивая в рот рулетики из цукини с сыром «Фета».

– Как ты сказал? – остановил Серж Колоницкого. – «Золотой коридор»?

– Да. Так называется температура горна в две тысячи градусов по Цельсию. При ней три стали варятся в одно целое…

– Там нет одинакового узора на стали! – почти кричал Серж Леониду, но голос его пропадал за шумом и музыкой. – Ручки – из бивней мамонта или носорога Можно – из чёрного дерева. Твой специалист не понимает ничего. Ты меня слушай!

Здесь же орали друг на друга Филинцев и Купоров. Первый был вологодский. Он называл груши дульками, колясочкой – кусок колбасы. Узел женских волос у него был кулей.

Купоров прикатил с Дальнего Востока. Икру он величал пятьминуткой, а кафёшку – чифанькой. Про любую горку он говорил «сопка», даже если речь шла о Москве или Питере.

Мне надоело сидеть так, слушать всю эту муть. Хотелось танцевать, но никто не приглашал. Петя с Лёшей всё ели, ели и никак не могли насытиться. Казалось, что пища не остаётся в их желудках, а проваливается куда-то под пол. Печенин, Колоницкий Погосян и Арман тихо обсуждали свои дела.

Оставалось только пробовать разные кушанья и наблюдать за Лёлькой, которая отказывала уже пятому воздыхателю. С ней очень многие хотели «попрыгать». Но после совершенно омерзительной истории со своим парнем красавица не выносила мужиков. И ничего не могла с собой поделать.

– А что я видел-то в своей жизни?! – горячился Купоров. – И ты щи лаптем хлебал. У нас в Хабаровске китаёзы на каждом шагу. А япошки – вообще господа, мечта фарцовщиков… И как они глядят на нас, русских, если мой дед-раскольник недавно из тайги вылез? С самой войны там сидел – не хотел на фронт идти.

«Ага, значит, ты из Хабаровска», – подумала я и взялась за блинчики с жульеном из грибов. На закуску я выбрала томаты, фаршированные королевскими креветками и салат из авокадо. Мужчины налегали на домашнюю буженину и телячий язык с хреном.

– Значит, говоришь, зря сидел? – приставал Купоров к Филинцеву. – Куда ни плюнь, все зря…

– А вот так – зря! – флегматично кивал Пётр. – Один лох светанул деньгами, и его порезали. А меня по сто третьей замели. Батя-то у меня вечник. Так кого ж ещё закрывать?

За соседним столиком горячо обсуждали вчерашний пожар в торговом центре «Адмирал», где было много жертв. Всё произошло в Казани. Оттуда, судя по всему, и приехала шумная компания. Правда, теперь им было не очень весело, потому что как раз в «Адмирале» они арендовали площади и держали товар на складах.

По вопросу возмещения убытков мнения разделились. Одни считали, что потери компенсируют. Другие утверждали, что это – дохлый номер. Власти всё равно найдут, к чему придраться, чтобы не платить. Надо было, конечно, страховаться. Но, как обычно, считали, что пронесёт.

Казанцы нервно полоскали пальцы в чашках с подкисленной лимоном водой. Они ели крабы и устрицы. Судя по всему, приобщились к цивилизации недавно, потому что тёрли губы салфетками. А вот Лёлька промокнула рот лёгким движением и оглянулась. Она словно приглашала к себе за стол приятного собеседника.

Наш француз понял это превратно. Он торопливо вскочил и заспешил к моей подружке, сняв с колен белоснежную ткань с вензелем. Оноре галантно изогнулся перед Лёлькой, приглашая её на танец. И тут же получил отлуп. В его круглых карих глазах застыло недоумение, граничащее с шоком. Месье всерьёз принял Лёльку за проститутку и очень удивился, что та оказалась такой неприступной.

– Я говорил – отошьёт! – Серж Погосян жевал куриный рулет с черносливом и запивал его розовым вином. – Слишком красивая и гордая. Зря она ввязалась в это дело. Тяжело ей будет…

– А ты, Серёга, сам к ней подойди, – посоветовал Купоров. – И скажи невзначай, что у твоего отца дом на Лонг-Айленде, в Верхнем Ист-Сайде…

– Не поверит, – усомнился Филинцев. – Решит, что просто трёп. Трудно себе такое представить. Леонид Иосифович, вы ведь были там. В гостях?

– Был, конечно, – подтвердил Печенин. – Не дом, а дворец или музей. Стиль барокко с элементами старинного декора. И рядом – «Роллс-ройс» коньячного цвета…

– Мой прадед бежал в Америку от турецкого геноцида, – пояснил Серж. – Диаспора его приняла, как положено. А остальное зависело уже только от его личных качеств.

– Да уж, армяне нигде не бедствуют! – хмыкнул Купоров. – Те ещё пройдохи.

– Одно дело – не бедствовать. А другое – на Лонг-Айленде жить, – возразил Колоницкий. – Для этого надо быть гением. В чужой стране, где, как ни крути, масса предрассудков. Просто так там не украдёшь – работать надо.

– Дом вот есть, а картин нет, – посетовал Погосян. – Хотим оформить парадный зал. И коллекция оружия обязательно должна быть. Якобы предки много веков собирали…

– А девочка эта всё равно отошьёт! – подзадорил Здислав и повернулся ко мне. – Вот ты её знаешь, конечно. Она полька? Я же вижу.

– Да, наполовину, – честно призналась я.

– Неужели? – осклабился Печенин. – А я уж хотел сказать, что Здиславу везде поляки мерещатся.

Я же смотрела на Лёльку и думала, что ей красота только в тягость. Само совершенство – нос, глаза, губы, волосы. Ресницы, как опахала – и клеить не нужно. Полный гламур, а счастья нет. Ко мне мужики липнут, а её боятся. Но даже если кто и подойдёт, как сегодня, Лёлька их гонит. И, главное, ревёт потом, что никому не нужна. Вот кто достоин жить во дворце, а не работать в пожарной части!..

Оскорблённый Оноре изогнулся теперь передо мной. Ему хотелось срочно смыть с себя позор. Я взглянула на Печенина, который час назад пригласил меня за стол. Он небрежно кивнул, разрешая лёгкий флирт. Я встала, отложила салфетку. Жаль, что сегодня при исполнении, а то пошла бы с Арманом. Приятный такой мужчина – ловкий, юркий, прямо невесомый. Глаза круглые, как каштаны. Волосы густые, того же цвета. Синий костюмчик сидит, как влитой. И танцует классно – видна парижская школа.