И как мы на «Просвете» жили, в этих клетушках? Да брат и теперь там ютится с семьёй. Бабушка – всю жизнь в коммуналке, а до этого – в райцентре. Зло меня взяло такое, что в глазах потемнело. Захотелось послать подальше и Печенина, и Старика, и дядю Севу. Уйти отсюда, спуститься к воде и нырнуть прямо со ступеней! Чтобы разом кончилось всё…

– Марианна, ты куда пропала? – крикнул Леонид. – Дай ещё стаканчик. Лимон есть у тебя? Мутит что-то. Опять накормили дрянью какой-то, как в прошлый раз.

«Меньше надо пить», – подумала я, соображая, где искать лимон. Ничего, конечно, не нашла. Сказала, что куплю утром, и стала раздеваться. Сняла браслет, который передавал изображение далеко за пределы квартиры; бросила его на тумбочку в спальне. Смартфон оставила в комнате, где Печенин пил уже третий стакан воды. Наконец глаза его прояснились, и взгляд стал осмысленным.

– Ну что? Начнём, пожалуй? Ты как, любишь секс по пьяни?

– Мне параллельно. Не у меня же встаёт.

Леонид Иосифович, покачиваясь, подошёл к звуковому проектору, стал внимательно его рассматривать. Потом перебазировался к портативной колонке, выполненной в виде летающей тарелки. Это была так называемая «левитирующая акустика». Во время работы колонка «парила», вращаясь над базой вокруг своей оси. Ребята показали, как пользоваться всем этим богатством. Ведь техника якобы принадлежала мне.

– Освежиться не хотите? – Я не знала, как называть клиента – на «ты» или на «вы». – Я бы, например, душ приняла.

– Тогда давай вместе, – спокойно сказал Печенин и спустил брюки.

Потом он выдавил меня из одежды, будто пасту из тюбика. Осмотрел со всех сторон и остался доволен.

– С такой куклой – всё в кайф!

Я лихорадочно вспоминала, в какой комнате стоит шкаф-купе, где висят халаты, лежит постельное бельё. И очень обрадовалась тому, что кровать застелили, а халаты и полотенца перетащили в ванную. Пока наполнялась джакузи, Печенин разделся окончательно, полюбовался перед зеркалом своей голой персоной.

И очень сконфузился, потому что оказался совершенно не в форме. Он как будто чувствовал, что в ванной работают камеры. Мне пришлось пустить в ход всё своё мастерство, чтобы клиент смог кончить. А потом – чтобы он захотел повторить – уже в спальне, на широченной кровати с шёлковым балдахином.

У меня от всех этих манипуляций угасли последние инстинкты. Я чувствовала себя, как замотанный медик, когда надо помочь пациенту. И жалко его, и противно, а делать всё равно что-то нужно – и чувства долга. Я ведь так и не спросила у Старика или у его ребят, сколько лет Леониду Иосифовичу. Сейчас он казался слабым и пожилым. Видно, шарм ему придавал костюм от Диора. А также прочие приятные мелочи, без которых мой клиент очень сильно проигрывал.

Потом мне пришлось долго слушать жалобы Печенина – на жизнь, на друзей, на врачей, на власть. Похлопывая меня по заднице, Леонид Иосифович нудно объяснял, что электронные сигареты на самом деле куда более вредны для здоровья, чем обычные. Он несколько раз попробовал и понял, что круто отравился. И вообще неизвестно, из чего эти сигареты состоят. Потому их и запретили во многих странах.

– И не думай начинать! – Печенин говорил со мной строго, как учитель, и даже грозил пальцем. – Кажется, что куришь мало, а сам увязаешь. Теперь-то я, Марианна, вообще бросил. Увлёкся антиэйджингом. Знаешь, что это такое?

– Нет! – Я зевнула прямо ему в лицо.

– Это – борьба со старением, – пояснил Печенин. – Плохо, когда хочется много, а можется мало. Особенно с бодуна. Недавно заснул во время минета. Разве это дело? В другой раз «тёлка», что сверху была, на меня блеванула. Короче, ощущения притупились совсем. Нет, с этим что-то нужно делать! Анна-Мария, давай ещё пересечёмся! Например, послезавтра, а? с тобой классно, правда. А я, между прочим, сокером увлёкся…

– Играете или просто болеете? – снова зевнула я.

– Играть мне поздно уже, – чуть не всхлипнул Печенин. – а когда в Штатах бываю, на все матчи хожу. Интересная штука – не совсем как у нас. Я вообще-то всю жизнь болел за «Зенит». Слушай, давай вместе съездим в Солигорск! Ну, в Белоруссию… Я там уже лечился, в подземном комплексе. Спелеотерапия называется. Красная и белая соль. Настоящий комплекс на глубине. Здорово помогает, между прочим. Одышку как рукой сняло. Нужно ещё один курс пройти, чтобы закрепить результат. А, Маруся? Пятнадцать-семнадцать спусков под землёй – и как огурец! Внутри очень красиво. Залитые светом туннели. На стенках и потолке переливаются кристаллы соли. И в теннис играть можно. Маш, ты же моложе моей дочери от первого брака. Совсем девочка, а столько уже умеешь! Лучше всякого Таиланда…

– Вы, наверное, всем так говорите, – прошептала я, отворачиваясь от его дыхания. Там смешались запахи перегара, мятных таблеток и больного желудка.

Мне были неприятны прикосновения Печенина, тошнотворны его ласки. Хотелось подальше откинуть от груди руки с холодными пальцами. Может, раньше он и подошёл бы мне. Даже сейчас следил за собой, был ухоженный. Да и внешне не подкачал – похож на офицера царской армии.

Но время уже ушло, завяли помидоры. Хотелось подлить ему клофелина, чтобы скорее заснул, перестал перебирать пряди моих волос, массировать шею и лопатки. Кроме того, Леонид безостановочно гладил мне спину и то, что ниже. Какой кретин сказал, что это приятно?

– Нет, тебе первой, жизнью клянусь! – сказал Печенин, часто дыша. Он стимулировал меня, а возбудился сам. А я лежала бревном и не понимала, как раньше хотела мужчину. – Сколько лет набежало?

– Двадцать три.

– Я на тридцатник старше – признался Печенин.

Сколько же тогда его жене? Шестьдесят один? Вредно со старухой жить – сам таким станешь.

– Шампанского со льдом хочу, – продолжал капризничать клиент. – Есть у тебя? Никак не расслабиться.

– Сейчас принесу.

Я почувствовала, что если сама не выпью, то сдохну. Шампанское было в баре, кажется. Точно было! Слишком я быстро протрезвела, а до утра ещё далеко.

– Вот, пообщался с тобой, вроде, легче стало. Раньше цари брали молодых наложниц, и потому долго жили. Нет ничего лучше юного тела. И дыхания, пахнущего яблоками. Ты бы к Погосяну присмотрелась. Он действительно очень богат. В доме его отца десять ванных комнат, бассейн, зимний сад на крыше. Громадная библиотека со старинными книгами, терраса на квартал. Он на тебе, конечно, не женится, но на содержание взять может. Помогать будет, если ребёнка родишь. Хочешь, я поговорю?

– Зачем? Не надо! – Эти слова ударили меня, как хлыстом.

Снова вспомнила всё, что было в Москве, две недели назад, и резко села в постели. Я была омерзительна сама себе.

– Сейчас лёд принесу в решётке. Не простудитесь только.

– На «вы» зовёшь… Значит, старенький стал. Извини, Маша, если обидел.

А я вспоминала себя в траурной колонне. Широкая, могучая река скорби текла по центру Москвы. Схватившись под руки с Михоном и Владом, мы шли и молчали. Женина бобровая накидка казалась мне неподъёмно тяжёлой. Тогда я впервые оказалась на мосту и увидела гору цветов. Так получилось, что остановились мы как раз напротив.