Ближе к вечеру у дома вождя уже стояли два связанных по локтям махига, те самые, кто осматривал северный лес, но не заметил в нем коня и людей. Старший из воинов, это знали все, был сыном сестры вождя Ичивы. И старики, и даже бледные столицы слышали: он много раз сетовал на то, что власть досталась вымирающему племени гор, что Магур принимает решения, хотя его народ мал и слаб, а Даргуш поддался старику и своего голоса не имеет.

- Но пойти на сговор с людьми моря... - недоумевал вождь, глядя мимо пленных, на запад. - Что они пообещали? Я не в силах поверить в окончательное предательство зеленого мира. Все, кто помнит вторую войну, помнят и ваше в ней участие, достойное махигов.

- Войнам конец. Мирный договор уже подписан, это я сказал, истинный воин рода секвойи, - гордо вскинул голову старший из пленных. - Надо принимать новые времена. Там, за морем, короли - и нам требуется король. Там сила - и мы покажем силу. Ты полагаешь себя победителем, боковой побег большой семьи, задушенный рощей старых кедров? Зря. Огонь очистит лес! Сюда идет наставник Арихад и с ним воины огня. Развяжи нас и склонись перед неизбежным.

- Они утром были у пещер и ничего не знают о судьбе ранвари, - вздохнул Магур, избегая смотреть на воинов. - Короли... Сколько надо выпить настоя на грибах, чтобы вслух и при всех признавать предательство и полагать себя умными и правыми! - Пожилой махиг развернулся к воинам и, глядя в упор на старшего, спросил: - Где мой внук?

- Это условие договора о мире, - с нездоровым блеском в глазах и столь же пугающей радостью в голосе ответил пленный. - Один из махигов должен жить на берегу бледных, и это мудро! Мы отдали самого достойного. Он в полной безопасности, с ним будут обращаться, как с послом. Знатным послом, все же дед его был великим вождем из рода секвойи! Честь оказана ему!

- Что же не отправил своего сына? - уточнил вождь, своим неизменно ровным тоном хотя Магур видел, чего стоит приемному сыну спокойствие.

- Король Арихад избрал его наследником власти, - гордо выдохнул пленный. - Пусть я умру, меня не страшит эта участь, но род секвой и больших елей пребудет у власти и приведет зеленый мир к расцвету.

- Самое худшее то, что Шеула до сих пор без сознания, - отворачиваясь и давая знак увести пленных, пробормотал Магур. - Поспешили мы с лечением Утери... но и медлить было невозможно.

- Мы не убоимся пыток и не скажем того, что причинит вред договору! - выкрикнул второй пленник, молчавший до сих пор.

Все больше людей собиралось у дома вождя, в толпе шуршали невнятным шепотом пояснения для тех, кто еще не знал самого худшего. И пленные слышали слово все чаще и громче повторяемое с отчетливым презрением, режущее слух и оскорбительное, вовсе не похожее на то, чего они ждали: 'машриг'. Так мавиви в первую войну назвали худших из людей моря, тех, чья душа - холодный пепел, не способный уже возродиться даже огнем. Мертвый, как прокаленная большим пожаром земля, в которой погибли все семена грядущего. Много слез над такой приливает дождь, чтобы дать ей новую надежду.

- Мир на все времена нерушим! - начал старший из пленных, озираясь в поисках поддержки и возвышая голос. - Мы принесли мир! И даже наша смерть станет...

- Смерть? - тихо удивился вождь. - Зачем? Старый закон, отвергнутый вами, не так уж плох. Мы всего лишь изгоняем предателей. Лес велик и он решает, карать или миловать, принимать или отторгать. Вас проводят до перевала в северных горах. - Вождь так и не удостоил взглядом связанных. - Без оружия. Без одеял. Без огнива и запаса пищи. Каждому следует помнить: мы люди леса, и на этом берегу властен наш закон. Здесь нет королей и, надеюсь, не появятся.

Толкнув плечом дверь, на порог дома Магура выбрался Банвас, донес едва живого Джанори до повозки и опустил на одеяла. Повел плечами, сообщил сдержанно и негромко, вопреки своей обычной шумной манере: гратио лечил раненого своим, никому пока не понятным, способом. Просил духов о снисхождении. Потом травница обработала рану, подтвердила: кровь остановилась и жара нет. Гух дышит и ему чуть лучше. Гратио успел еще во время лечения сказать, что не ощущает присутствия смерти в лесу и полагает Ичивари пребывающим в здравии. Но потом потерял сознание: утомило его обращение к духам, совсем утомило...

- Будем ждать вестей от охотников, - строго напомнил вождь всем и себе самому, то ли умаляя надежду, то ли наоборот, позволяя ей теплиться. - Банвас, сам выбери людей. В чем-то предатели, увы, правы. Нам надо перенять у бледных то, что помогает им жить большими поселками. Доверю тебе охрану и наблюдение за людьми и жилищами. Профессор Альдо, подготовьте бумаги и опросите людей. Меня, возможно, заинтересует все, что у нас есть относительно кораблей и пути на запад. Сагийари, возьми старших воинов и учти весь порох и все ружья, а также стальные ножи и сабли, выдели младших, чтобы проверить и перегнать на ближние пастбища лошадей... По своему усмотрению вооружи бледных и разберись, кого нет в жилищах, как давно и почему. Не хватало еще, чтобы они пострадали из-за нашей неосмотрительности. Или чтобы пособники людей моря вернулись в столицу безнаказанными... Шакерга, совет стариков собираем утром. До рассвета никто не покинет столицу без моего прямого приказа. Завтра мы будем думать, в чем наши ошибки и как их исправить.

Два рослых воина провели Томаса Виччи к дому вождя. Даргуш устало вздохнул и указал старику на лестницу. Почти слепой и изрядно глуховатый - он один и мог теперь хоть что-то припомнить и рассказать. Потому что Маттио Виччи исчез, как и сын вождя.

- Он такой рассеянный, - вздыхал Томас, устроившись на табурете в большом зале, комкая край рубахи и вздыхая. - Кажный день спрашивал ерундовины разные о горном деле, память у него, вишь ты, ослабла... Матушку свою покойную ни разу перед Дарующим не помянул верно, призывая благость. Лючия она, но уж всяко не Люченца, я твердил, вразумлял, а он ругался. Все время шумел и указывал: молчи да сиди дома, не высовывайся и не лезь... А то вдруг нате: иди в лес! Да еще толкает, да на Гуха, мальчонку нашего, криком кричит. А кто мы без Гуха? Ни очага развесть, ни мяском разжиться. В старости оно шибко тянет - мягонького поесть и сладко задремать в тепле.

- Брат в последние годы не переменился внешне? - уточнил Даргуш, наливая старику теплого отвара трав и подкладывая батар в тарелку.

- Почем мне знать? Руки у него на ощупку помягчели, мозоли имелися туточки и здеся, - пожевал губами Томас. - Ан трону - нет их! Себе не верю, в другорядь руку поймаю, на месте, но не те... Гух-то куда ушел? Привел из пещер в дом, бросил, как неродного. Уж сколь я ему про породу-то втолковывал, сколь ума вкладывал! Все, что от батюшки покойного перенял, все как есть...

- Болеет он, - выбрал ответ Магур. - Сидеть с ним надо. Сейчас проводят, все уладится, не стоит переживать. В молодости у Маттио глаза какие были? Карие?

- Серые, первый муж Лючии-то, он урожденный сакр, вон как... Через то, значится, нас и невзлюбили на том берегу, как батюшка сказывал. Вера у сакров и тагоррицев чуток разная, не у всяких, но уж надежно я не припомню... Одно ведаю: бог есть! Десять годков минуло, почитай, как я брата в покойники зачислил. В зиму он занемог. Но выправился, сдюжил. Сюда мене перевез. С Гухом-то что? Простыл? Шибко в пещерах дует, камни аж льдом жгут спину.