— Что бы ни случилось, не выходи из джипа, — предупредил Иван, глядя прямо мне в глаза. — Тут кругом змеи… и старое оружие. Если меня разнесет на клочки — не страшно, но только не таких красивых девушек, как вы.

Я поняла, зачем он пригласил нас с собой, почему приехал за нами на пляж. Это была рисовка. Иван заметил, как я смотрела на него, и теперь хотел показать, что не стесняется своего обезображенного лица. Признаться, я даже обрадовалась, что он так поступил. Меня это восхитило, потому что сама я не отважилась бы на такое. Отметина на моей щеке не так бросалась в глаза, как его шрам, но я готова была спрятаться от всего белого света.

На одном из сидений лежало одеяло. Когда Иван откинул его, я увидела, как на солнце блеснул охотничий нож. Он засунул его за ремень, набросил на плечо моток веревки и растворился в зарослях джунглей.

— Иван ищет новые материалы для экрана, — объяснила Ирина. — Они хотят построить кинотеатр.

— Он рискует жизнью ради кинотеатра? — удивилась я.

— Этот остров стал для Ивана родным, — сказала Ирина. — Местом, ради которого стоит жить.

— Понятно. — Я вздохнула, и мы надолго замолчали.

Прошло больше часа. Мы сидели в полной тишине и всматривались в джунгли, надеясь заметить какое-то движение. Морская вода, высохнув, стянула кожу, и я почувствовала соль на губах.

Ирина повернулась ко мне.

— Я слышала, что он работал пекарем в Циндао, — заговорила она. — Во время войны японцы узнали, что какой-то русский посылал радиограммы на американский корабль. В наказание они решили наугад выбрать нескольких русских и казнить их. Они связали его жену и двух маленьких дочерей, закрыли в магазине и подожгли его. Пытаясь спасти их, Иван бросился в огонь. Шрам — это память о случившейся трагедии.

Я сидела на заднем сиденье джипа, поджав ноги и уткнувшись подбородком в колени.

— Какой ужас, — отозвалась я, понимая, что более подходящих слов не найти. На всех нас война оставила шрамы. Каждое утро я просыпалась в отчаянии, как и многие другие. Солнце напекло шею. Я всего день провела на острове, но его горячие лучи уже начинали оказывать на меня воздействие. Солнце могло творить чудеса: исцелять, доводить до безумия, облегчать боль… В последние дни я все время думала о том, что осталась одна, поэтому знакомство с Ириной и Иваном стало для меня отдушиной. Если они нашли здесь объяснение, почему стоило продолжать жизнь, может быть, найду его и я.

Неделю спустя я сидела на своем рабочем месте в офисе МОБ и печатала письмо на машинке, в которой не работала буква «в». Я научилась подставлять в тексты вместо слов с «в» другие, соответствующие по смыслу, но без нее. Так, вместо «раз в год» я печатала «ежегодно», вместо «взрослые» — «достигшие зрелости», а «искренне Ваш» превращалось в «с наилучшими пожеланиями». Мои познания в английском языке стремительно углублялись, но с русскими фамилиями возникла проблема. Многие из них заканчивались на «в», и тогда я вместо «в» печатала «б», а потом ручкой старательно дорисовывала верхнюю дужку.

Офис МОБ размещался в ниссеновском бараке с одной открытой стенкой, двумя рабочими столами и шкафом для документов. Мой стул громко скрипел о бетонный пол всякий раз, когда я шевелилась. Мне приходилось складывать в стопку все бумаги у себя на столе и придавливать их чем-нибудь тяжелым, чтобы их не унесло морским бризом. Работая в режиме пятичасового рабочего дня, я получала один американский доллар и банку консервированных фруктов в неделю. Я была одной из немногих беженцев, которым платили за работу. Остальные должны были трудиться бесплатно.

И тот день капитан Коннор был раздражен. Ему не давала покоя надоедливая муха. Он несколько раз пытался ее прихлопнуть, но насекомому уже больше часа удавалось отлетать в самую последнюю секунду. Сейчас она приземлилась на отчет, который я только что закончила печатать. Капитан Коннор в пылу охотничьего азарта грохнул кулаком по стопке бумаг. На этот раз мухе спастись не удалось. Он виновато посмотрел на кулак, потом на меня.

— Перепечатать? — спросила я.

Такие случаи происходили у нас довольно часто, но идеально перепечатать целую страницу текста, да еще с учетом того, что до появления на острове я никогда не имела дела с пишущей машинкой, было заданием не из легких.

— Нет, нет! — воскликнул капитан Коннор, поднимая лист и пальцем стряхивая с него останки мухи. — Твой рабочий день уже почти закончился, а эта тварь приземлилась точно в конце параграфа. Пятно похоже на восклицательный знак.

Я натянула на клавиши матерчатый футляр и спрятала пишущую машинку в специальную коробку. Я уже взяла сумочку, чтобы уйти, но тут пришла Ирина.

— Аня, ты не поверишь! — возбужденно затараторила она. — Я буду петь в кабаре в воскресенье на главной сцене. Ты придешь?

— Конечно! — воскликнула я. — Здорово!

— Бабушка тоже в восторге. Но она не очень хорошо себя чувствует и поэтому не будет играть на пианино. Вот я и подумала, что, может, ты зайдешь за ней? Вы бы пришли вместе.

— Хорошо, — с готовностью согласилась я. — А еще ради такого события я надену свое лучшее вечернее платье.

Ирина сверкнула глазами.

— Моя бабушка обожает наряжаться! Знаешь, она всю неделю думала о твоей матери, и мне кажется, нашла кого-то здесь, на острове, кто мог бы тебе помочь.

Мне пришлось закусить губу, чтобы она не задрожала. Я не видела маму уже четыре года. Когда нас разлучили, я была еще совсем девочкой. После всего, что произошло со мной, она уже стала казаться призрачным образом из сна. Я не сомневалась, ЧТО, если бы нашелся человек, с которым можно было бы поговорить о ней, мама для меня опять превратилась бы в реального человека.

В воскресенье вечером, накануне концерта, мы с Розалиной двинулись через густые заросли папоротников в сторону главной площади. Мы шли, высоко поднимая юбки, чтобы подолы не цеплялись за траву. Я была в рубиновом вечернем платье и красно-синей шали, которую Михайловы подарили мне на Рождество, Седые волосы Розалины, аккуратно собранные на макушке, прекрасно сочетались с роскошным, но старым платьем. Она походила на придворную даму из царского окружения. Несмотря на то что пожилая женщина была очень слаба и держалась за мою руку, на ее щеках играл румянец, а глаза задорно блестели.

— Я спрашивала у людей из Харбина о твоей матери, — сказала она. — Одна моя подруга вспоминает, что знавала некую Алину Павловну Козлову. — Розалина внимательно посмотрела на меня и добавила: — Эта женщина очень стара, да и память у нее пошаливает, но я могу отвести тебя к ней.

Мы подошли к дереву, с ветвей которого, словно фрукты, свисали летучие лисицы. Заслышав нас, они разлетелись и стали кружить в сапфировом небе, как черные ангелы. Мы остановились, чтобы понаблюдать за их молчаливым полетом.