Из пачки на столе он взял несколько листов бумаги.

— У вас влиятельные друзья, — усмехнувшись, произнес он. — Вы только что прибыли, а вас уже назначают на работу в администрацию МОБ. Всем остальным, кто плыл с вами на одном корабле, придется заниматься вырубкой джунглей.

— Значит, мне повезло.

Начальник сектора рассмеялся. Он откинулся на спинку стула, сложив руки за головой. Его губы расслабились. Оказалось, что они полные и могут улыбаться.

— Что вы скажете о нашем палаточном городке? Достаточно ли он хорош для вас?

Я растерялась, не зная, что ответить. В его голосе не было сарказма. Этот человек не пытался унизить меня, наоборот, говорил так, будто понимал иронию ситуации, в которой мы оказались, и не хотел тратить на ее обсуждение нервы и время.

Он взял со стола какую-то фотографию и передал мне. На снимке была изображена группа мужчин, стоявших у кучи сложенных армейских палаток. Я всмотрелась в небритые лица. Молодой человек впереди сидел на корточках и держал в руке шест. У него были крепкие плечи и широкая спина. Я узнали полные губы и челюсть. Но с глазами было что-то не то. Не успела я поднести фотографию к свету, как начальник сектора выхватил ее у меня из рук.

— Мы были первыми, кого послали на Тубабао. — Он ухмыльнулся. — Это надо было видеть. МОБ оставила нас здесь, не позаботившись даже об инструментах. Нам пришлось копать туалеты и рвы тем, что попадало под руку. Один из нас был инженером, он собирал машины из деталей, которые бросили здесь американцы, когда использовали остров как военную базу. Уже через неделю мы располагали собственным работающим электрогенератором. Вот такая способность решать проблемы и выходить из сложной ситуации мне по душе.

— Я благодарна Дэну Ричардсу за все, что он для меня сделал, и надеюсь, что тоже принесу острову какую-то пользу.

Начальник сектора помолчал. Я не могла отделаться от мысли, что он рассматривает меня. Наконец загадочный взгляд рассеялся и его губы сложились в добродушную улыбку, которая словно озарила темный барак. Несмотря на грубоватые манеры, молодой человек начинал мне нравиться. Было в нем что-то медвежье. Он напоминал Сергея.

— Меня зовут Иван Михайлович Нахимовский. Но при данных обстоятельствах давайте будем звать друг друга просто Аня и Иван, — сказал он и протянул руку. — Надеюсь, мои шутки Вас не обидели.

— Вовсе нет, — ответила я, пожимая его ладонь. — Вы, наверное, привыкли здесь иметь дело с высокомерными шанхайцами.

— Да, но вас нельзя назвать настоящей жительницей Шанхая, — заметил он. — Вы родились в Харбине, и на корабле, я слышал, трудились не покладая рук.

Когда я заполнила все необходимые регистрационные формы и бланки для приема на работу, Иван проводил меня до двери.

— Если вам что-нибудь понадобится, — мягко произнес он, снова пожимая мне руку, — не стесняйтесь, приходите ко мне.

Я уже шагнула на свет, как вдруг он затащил меня обратно. Указывая пальцем на мою щеку, он сказал:

— У вас тропический червь. Немедленно отправляйтесь в госпиталь. Вас должны были вылечить еще на корабле.

Но меня больше удивило его лицо. Иван был молод, лет двадцати пяти или двадцати шести, с типичными для русских чертами лица: широкие скулы, мощный подбородок, глубоко посаженные голубые глаза. Но ото лба и вниз, через угол глаза до самого носа, по лицу проходил гладкий, как ожог, шрам. На глазу рана зажила плохо, поэтому веко было наполовину закрыто.

Мой пристальный взгляд заставил его отступить в тень и отвернуться. Мне стало неловко за свою реакцию, потому что, если честно, он мне понравился.

— Идите. И поскорее, — сказал Иван. — Пока врач не ушел на пляж.

Госпиталь находился рядом с главной дорогой у рынка. Это было длинное деревянное строение с нависающей крышей и незастекленными окнами. Девочка-филиппинка провела меня к врачу через палату, где никого не было, только на одной кровати лежала женщина, на груди которой спал маленький ребенок.

Врач оказался тоже русским; он, как я узнала позже, приплыл сюда в качестве беженца и добровольно вызвался на эту работу, Вместе с другими медицинскими работниками, тоже добровольцами, он своими руками строил этот госпиталь, а медикаменты они — после многочисленных просьб — стали получать от МОБ и филиппинского правительства; что-то, конечно, приходилось покупать на черном рынке. Пока я сидела на грубой деревянной скамейке, врач осмотрел щеку, пальцами растягивая кожу.

— Хорошо, что вы обратились ко мне, — сказал он, ополаскивая руки в тазике с водой, который поднесла девочка. — Такие паразиты могут очень долго жить в теле человека, уничтожая живые ткани.

Он сделал мне два укола. Один в челюсть, второй, особенно неприятный, около глаза. Кожа на лице начала покалывать, как будто мне дали пощечину. Он вручил мне тюбик с мазью, на котором была надпись «Образец. Не для продажи». Встав со скамьи, я чуть не потеряла сознание.

— Прежде чем идти, посидите немного, — предупредил врач.

Я так и сделала, но, как только вышла из госпиталя, мне опять стало плохо. За госпиталем был дворик с пальмами и шезлонгами. Покачиваясь, я подошла к одному из кресел и рухнула в него, чувствуя, как кровь пульсирует в ушах.

— Что с той девушкой? Пойди проверь, — услышала я женский голос.

Жара стояла невыносимая. Листья пальм не закрывали солнца. Был слышен мерный рокот океана. Рядом зашуршала ткань и раздался другой, более молодой голос, явно принадлежащий девушке:

— Принести вам воды? Тут очень жарко.

Из-за того, что глаза у меня слезились, я часто заморгала, пытаясь сфокусировать взгляд на размытой фигуре, стоявшей надо мной на фоне безоблачного неба.

— Со мной все хорошо, — отозвалась я. — Мне просто только что сделали укол и нужно немного отдохнуть.

Девушка склонилась надо мной. Ее вьющиеся каштановые волосы были завязаны на макушке лентой.

— У нее все в порядке, бабушка! — прокричала она, поворачиваясь к другой женщине. — Меня зовут Ирина, — снова наклонившись ко мне, представилась девушка и белозубо улыбнулась. Рот для ее лица был великоват, но она прямо-таки излучала свет — губами, глазами, оливковой кожей. Когда она улыбалась, от нее невозможно было отвести глаз.

Я назвала свое имя. Пожилая женщина, растянувшись на разложенном под пальмой шезлонге так, что ноги почти доходили до края, в ответ сказала, что ее зовут Розалина Леонидовна Левитская.

— Бабушке нездоровится, — пояснила Ирина. — Ей трудно переносить такую жару.

— А что с тобой? — спросила меня седоволосая Розалина, карие глаза которой были такие же выразительные, как у внучки.

Я убрала за ухо волосы и показала щеку.

— Бедненькая, — сочувствующе произнесла Ирина. — У меня такое же было на ноге. Но уже все прошло.

Она приподняла край юбки и показала колено, в ямочках, с чистой и гладкой кожей.