— Это нервное. Все пройдет, когда отдохнете.

Но воспаление не проходило. Лицо таким и осталось до конца плавания. Я выглядела словно прокаженная.

На пятнадцатый день влажная тропическая жара накрыла нас, как облаком. Синевато-стальная вода вдруг стала лазурной и прозрачной, воздух наполнился запахом тропических растений. Мы проплывали мимо островов с крутыми скалами и белоснежными песчаными отмелями. Каждый вечер небо над горизонтом озарялось пылающим закатом. Тропические птицы подлетали и садились на палубу, некоторые совершенно не боялись людей и перепархивали с ограждения палубы прямо на руки или плечи пассажиров. Но эта райская красота кое у кого из русских шанхайцев вызвала тревогу. По кораблю поползли слухи о ритуалах вуду и человеческих жертвоприношениях. Кто-то спросил капитана, правда ли, что на острове Тубабао раньше была колония прокаженных. Капитан заверил нас, что вся территории острова обработана ДДТ и последний прокаженный покинул его уже очень давно.

— Не забывайте, что наш корабль последний, который приплывет туда, — сказал он. — Ваши соотечественники уже давно обустроились на острове и с нетерпением ждут вас.

На двадцать второй день раздался крик одного из матросов, и мы все ринулись на палубу, чтобы бросить первый взгляд на остров. Я прикрыла рукой глаза и стала щуриться на солнце, всматриваясь вдаль. Тубабао вздымался из морских волн, молчаливый, загадочный, окутанный туманной дымкой. Две огромные горы, покрытые тропической растительностью, очертаниями напоминали фигуру женщины, лежащей на боку. В районе живота и бедер уютно расположилась бухта, на белоснежном песчаном берегу которой росли кокосовые пальмы. Единственным признаком присутствия на острове человека был пирс, вытянувшийся в море от самой отмели.

Мы пристали к острову и выгрузили багаж. Потом нас распределили по группам и отвезли на берег на скрипучей барже, пропахшей мазутом и водорослями. Баржа плыла медленно, и, когда капитан-филиппинец показал на чистейшую воду за бортом, многие из нас стали наблюдать за весело носившимися стайками разноцветных рыбок. Чуть наклонившись, я увидела, как со дна, вскружив облачко песка, поднялось нечто похожее на электрического ската. Рядом со мной на потрескавшейся деревянной скамье сидела средних лет женщина в туфлях на высоких каблуках и шляпке с шелковым цветочком. Ее руки были аккуратно сложены на коленях, а спину она держала так, словно приехала на оздоровительный курорт, где собиралась отдохнуть денек-другой. На самом деле никто из нас не знал, что случится с нами даже через час. В ту минуту я поняла всю абсурдность ситуации. Людям, которые чувствовали себя как рыба в воде в одном из самых больших и густонаселенных в мире городов, предстояло строить новую жизнь на заброшенном в Тихом океане островке. У пирса нас дожидались четыре автобуса. Это были старые, изношенные машины, без стекол, с ржавыми боками.

Мужчина в форме американского военного моряка с волосами, похожими на стальную стружку, и загорелым лицом вышел нам навстречу из автобуса и велел занимать места. Сидячих мест не хватило, поэтому большинству пришлось стоять. Какой-то мальчик уступил мне место, и я с благодарностью села. Ноги обожгло раскаленной кожей сиденья, и я, убедившись, что никто на меня не смотрит, стянула чулки на лодыжки, сняла и спрятала их в карман. Приятно было ощутить на ногах и ступнях свежий воздух.

Автобус, подпрыгивая и громыхая, ехал по грязной, разбитой дороге. Воздух был насыщен запахом банановых деревьев, растущих по обеим сторонам. Перед глазами то и дело мелькали домики с крышами из пальмовых листьев, где обязательно какой-нибудь филиппинец держал в протянутых руках ананас или бутылку с газированной водой. Американец, перекрикивая гул мотора, сказал, что его зовут Ричард Коннор и что он — сотрудник Международной организации беженцев, МОБ.

Сам лагерь находился недалеко от берега, но из-за ужасной дороги поездка показалась невероятно долгой. Автобусы остановились у открытого бара, в котором, впрочем, никого не было. Стойка, сплетенная из пальмовых листьев, карточные столы и шезлонги глубоко увязли в песчаном грунте. Я взглянула на меню, написанное мелом на черной доске: каракатица в кокосовом молоке, блины с сахаром, лимонад. Коннор повел нас по мощеной дорожке через ряды армейских палаток. В некоторых полотнища, заменявшие двери, были подняты, чтобы впустить дневной бриз. Внутри были видны раскладушки и перевернутые ящики, которые заменяли столы и стулья. На центральных опорных столбах висели простые лампочки без всякой оправы, у входа стояли примусы. В одной из палаток ящики были аккуратно накрыты тканью, а на них стояла посуда из кокосовых орехов. Удивительно, что подобные предметы удалось вывезти из Китая! Тут были швейные машинки, кресла-качалки, мне на глаза попалась даже одна статуя. Все это было имуществом тех, кто уехал из Китая, не дожидаясь, когда придут коммунисты.

— А где все? — спросила Коннора женщина в шляпке с цветком.

Он улыбнулся.

— Я полагаю, на пляже. В свободное время вы тоже не откажетесь пойти туда.

Мы прошли мимо открытого навеса. Под натянутой крышей четыре дородные женщины склонились над кипящим котлом. Они повернули потные лица в нашу сторону и прокричали: «Ура!» Улыбались они радушно, но их приветствие пробудило во мне тоску по дому. Господи, куда меня занесло?

Капитан Коннор вывел нас на площадь посреди палаточного города. Он взошел на деревянные подмостки, а мы, сидя под палящим солнцем, принялись слушать его наставления. Он рассказал, что лагерь поделен на секторы, в каждом есть общественная столовая и душевая. Во главе сектора стоит свой начальник. Наша территория выходила к заросшему ущелью — «неблагоприятное месторасположение с точки зрения безопасности и возможных встреч с дикими животными», — поэтому нашей первейшей задачей будет расчистка ущелья. У меня так сильно пульсировала кровь в висках, что я почти не слышала, что капитан говорил об ужасных ядовитых змеях и пиратах, которые по ночам выходят из джунглей, вооруженные боло[8], и уже ограбили трех человек.

Одиноких женщин обычно селили в двухместные палатки, по из-за близости к джунглям в нашем секторе в одну палатку селили по четыре, а то и по шесть женщин. Меня определили в палатку, где жили три молодые девушки из деревни близ Циндао, которые приплыли на остров еще раньше на «Кристобале». Их звали Нина, Галина и Людмила. Они не были похожи на шанхайских девушек: крепкие, розовощекие, веселые. Они помогли мне принести чемодан и показали, где выдают постельное белье.

— Ты слишком молода, чтобы быть здесь одной. Сколько тебе лет? — поинтересовалась Людмила.

— Двадцать один, — солгала я.

Они удивились, но ничего не заподозрили. Именно в тот момент я решила, что никогда не буду рассказывать о своем прошлом. Это было слишком больно. О матери я могла говорить потому что ее мне нечего было стыдиться, но о Дмитрии не хотелось даже вспоминать. Я мысленно представила, как Дэн Ричардс, оформляя мои документы на выезд из Шанхая, зачеркнул фамилию «Любенская» и написал мою девичью фамилию «Козлова».