гардероба. Благодаря щедрости Сюзи он значительно пополнился, и у нее появились запасные вещи. «Ей наверняка пригодится нижнее белье, — думала Купер. — И теплые трикотажные вещи — вероятно, она мерзнет из-за своей худобы. И шляпка, чтобы прикрыть бедную лысую голову».

Когда она вернулась, Диор на кухне возился с приготовлением суфле. Катрин сидела у окна, закутавшись в шаль и глядя на крыши домов. Она повернулась к Купер, приветствуя ее своей жуткой улыбкой.

— Так прекрасно снова смотреть на крыши Парижа. От вида колючей проволоки и деревьев на горизонте, к которым никогда не сможешь подойти, так устаешь.

— Я принесла вам кое-какую одежду. — Купер протянула ей подношение. — Пожалуйста, выберите то, что вам подойдет.

— Ох, Купер. Вы и вправду так добры, как рассказывает мой брат.

— Это взаимно. Он тоже был необычайно добр ко мне.

— Доброта — самая твердая валюта человечества. Ее можно встретить даже в концлагере. Пусть странно вывихнутую и поломанную, но все-таки подлинную доброту. — Она наклонилась вперед, чтобы лучше рассмотреть одежду. — У вас красивые вещи. — Но Катрин даже не пыталась к ним прикоснуться.

— Я подумала, вам может понравиться этот кардиган. Он очень теплый — из шерсти ягненка. И берет, пока у вас не отрастут волосы. — Купер протянула Катрин вещи в попытке хоть как-то ее заинтересовать.

— Такой хорошенький. — Катрин наконец протянула руку и робко погладила голубую шерсть. Купер в ужасе вздрогнула, только сейчас заметив на бледном запястье грубо вытатуированный синими чернилами номер: «57813». — Ах это… Мой номер. Ненавижу, когда он на виду.

Купер постаралась скрыть свои эмоции. Она, конечно, слышала, что в концлагерях людям ставят клеймо, но впервые увидела это своими глазами.

— Может быть, татуировку удастся свести.

— Может быть, — согласилась Катрин.

— Хотите, я принесу вам перчатки?

— А у вас найдется пара хлопчатобумажных перчаток? Это было бы чудесно. Мне так стыдно при мысли, что придется предстать перед Эрве в таком виде. Он меня не узнает.

— Он поймет. Попробуйте примерить кардиган. Вы, наверное, мерзнете.

Катрин скованными движениями вдела руки в рукава теплой шерстяной кофты.

— Он и вправду очень приятный на ошупь, — вздохнула она, обняв себя за плечи. — Спасибо.

— Пожалуйста, оставьте его себе. Мне он не нужен.

— В это трудно поверить. Но вы очень добры, — снова повторила Катрин.

Диор вышел из кухни, вытирая руки о фартук:

— Все почти готово. Прошу к столу, леди.

Они сели за маленький обеденный стол. Диор принес еду. Пахло так вкусно, что слюнки текли. Он запек суфле в отдельных формочках, и вышло великолепно: суфле поднялось пышной шапкой с золотистой корочкой. Открыв бутылку «Шабли», он разлил вино по бокалам.

— За Катрин!

Катрин засмеялась, но Купер заметила, что она почти не притронулась к вину. Она поставила бокал и теперь смотрела на суфле с тем же недоверчивым выражением, с каким до этого разглядывала одежду.

— Ешь, — подбодрил ее Диор. — Я приготовил его, как ты любишь. Как готовили в Гранвиле. Тебе нужно отъедаться.

— Да, — кивнула Катрин. Казалось, она с трудом заставила себя взять вилку. Положив в рот кусочек суфле, она закрыла глаза.

Диор выжидающе смотрел на нее.

— Вкусно? — спросил он.

Она проглотила еду и сказала:

— Это шедевр.

Он просиял:

— Ну так ешь же! Ты же знаешь, иначе суфле опадет.

Катрин съела еще немного. Внезапно она резко отодвинула стул и вскочила из-за стола.

— Простите, — выдохнула она и бросилась в туалет. Через мгновение они услышали, как ее рвет.

Диор застыл в ужасе:

— Что это с ней? — шепотом спросил он у Купер.

— Наверное, эта еда для нее слишком жирная, — также шепотом ответила Купер.

Он ударил себя по лбу:

— Господи, ну что я за идиот!

Катрин вернулась к столу:

— Прости меня, Тиан. Твое суфле восхитительно. Но мой дурацкий желудок, похоже, разучился принимать пишу.

— Ох, дорогая, это ты меня прости.

— Что вы можете есть? — спросила Купер.

— В тюрьме нам каждый день давали картофельный суп. Не суп — так, одна мутная водичка. Если кому-то случайно попадался картофельный очисток, он пытался растянуть его на весь день. Нам повезло. Мы работали на фабрике, поэтому в нас хоть как-то поддерживали жизнь. А других часто и вовсе не кормили… — Голос Катрин постепенно затих, а взгляд снова стал отсутствующим: перед глазами у нее была та жизнь.

Купер тихо встала и направилась на кухню. Она нашла несколько картофелин, морковь, лук и пучок петрушки. Тоненько нарезала овощи и бросила их вариться. Она слышала, как Диор и Катрин разговаривают вполголоса.

Когда овощи сварились, она отнесла супчик Катрин.

— Я чувствую, что причиняю вам ужасное неудобство, — вымолвила Катрин. — Мне сейчас неловко появляться в приличном обществе. Прости еще раз за суфле, Тиан. — Она медленно и осторожно начала есть суп, а Купер и Диор просто молча смотрели на нее. У обоих пропал аппетит, и суфле, к которому они так и не притронулись, медленно оседало в формочках.

На этот раз Катрин не стошнило, и через некоторое время глаза у нее начали закрываться, а голова на тонкой, как стебелек, шее склонялась все ниже к груди. Она еще раз погрузила ложку в суп, но донести ее до рта уже не смогла.

— Тебе нужно поспать, — сказал Диор.

Катрин устало подняла голову:

— Прости. Не могла уснуть в поезде. Я была так взволнована оттого, что скоро встречу тебя, Тиан. И вот я здесь, но сам видишь: плохая из меня вышла компания.

Вдвоем они под руки отвели Катрин наверх, уложили в постель и подоткнули одеяло, как маленькой. Она уснула раньше, чем они закрыли дверь в комнату.

В гостиной Диор прошептал побелевшими губами:

— Она умирает.

— И думать об этом не смей. Она через столько прошла и выжила.

— Никогда не думал, что смогу кого-нибудь ударить. Но сейчас я готов убить людей, которые это с ней сделали. — Тиан спрятал лицо в ладонях.

— Я тоже, — кивнула Купер.

* * *

В течение следующих нескольких дней Купер постепенно узнавала историю сестры Диора. Катрин Диор влюбилась в красивого молодого человека, который был бойцом Сопротивления, — Эрве де Шарбоннери. Почти сразу же она оказалась вовлечена в секретные операции против нацистов. Ее заданием было запоминать наизусть сведения о передвижениях вражеских войск и производстве оружия и передавать их «свободным французам» генерала де Голля. Участники Сопротивления думали, что хорошенькая молодая женщина на велосипеде не привлечет внимания гестапо, но они ошиблись. Ее кто-то предал. Записка, в которой ей назначили встречу с агентом на площади Трокадеро, оказалась гестаповской ловушкой. Ее арестовали и пытали в печально известных подземельях тюрьмы Ла-Санте.