Как это так получилось, что магические удары Элены не коснулись кожи колдуньи – я так и не понял. Защитные амулеты? Скорее всего. Я и раньше замечал, что на шее колдуньи висят штук пять медальонов на золотых и серебряных цепочках, эти медальоны Лемма не снимала даже в постели, во время секса, и неспроста.

Все началось банально и просто – когда мы с «дюймовочкой» подошли к дому колдуньи, Элена спряталась за угол, а я начал громко вопить – нарочито противным голосом, как делают все коты, желающие принять услуги от своих двуногих подданных. Вопить пришлось довольно долго, минут десять, не меньше – пока дверь не открылась, и в проеме не показалась хозяйка, державшая в руке магический светильник, по мощности, вероятно, равный автомобильной фаре. Он и светил так же, в одном направлении, как завзятый фонарь, никак не ослепляя свою владелицу.

Я проскочил между ног колдуньи, поступив так, как делают все коты, истово рвущиеся к мисочке с едой и сносящие все на своем пути, и тогда из‑за угла выскочила Элена, быстрая, как мышь, стремящаяся в свою норку. Быстрая, но не настолько, чтобы колдунья не успела отреагировать.

Что было потом – описать словами невозможно. Хлестнул удар молнии, запахло озоном, как после нескольких часов работы принтера, улица, до того темная, осветилась белым светом, будто на ней работал великан, сваривающий трубу газопровода «Лунный поток».

Я был ослеплен. После темной улицы мои глаза, приспособившиеся к темноте и вообще ненавидящие яркий свет, были практически парализованы – и это при том, что я уже стоял за порогом дома, в комнате, избегший попадания в эпицентр схватки.

Как Элена сумела уцелеть после серии мощнейших электрических разрядов – не знаю, могу лишь предположить, что в ее обмундирование так же входили защитные амулеты. В конце концов – она же знала, к кому идет, я ее предупредил, что Лемма – это не безобидная мышка, это сильная, умелая и довольно‑таки злая черная колдунья! Ну… может, и не так уж точно предупредил, но – предупредил…

В общем – Элена сейчас лежала на полу, бесчувственная, но живая (грудь вздымалась!), а колдунья, вышедшая из огня файерболов практически догола раздетой, смотрела на нее с удивлением и яростью, читающейся в темных миндалевидных глазах.

– Ну‑ка, посмотрим, что нам за птичка попалась! – Колдунья прекратила гримасничать и одним рывком сдернула с лица Элены повязку, укрывающую до самых глаз. Повязка была сделана из того же материала, что и костюм, так что если и было за что зацепиться взгляду, так это огромные глазищи Элены, синими лужицами разлившиеся на кукольно‑красивом личике девчонки.

– Опа! И кто же это у нас?! Девка! – вытаращила глаза колдунья, недоверчиво мотая головой. – Да не просто девка, а из «этих»! Вот это ни хрена себе! И как ты оказалась тут, глупая карлица?! Кто тебя нанял?

Само собой, Элена безмолвствовала, представляя собой нечто среднее между овощем и срубленным деревом, так что, не тратя больше пустых слов, Лемма начала ее раздевать. Вначале сняла комбинезон, вытряхнув из него все орудия убийства, которые «дюймовочка» приготовила по ее душу, затем сняла с девушки все украшения – медальон с большим сверкающим камнем, кольца, серьги – и закончила тем, что стащила с Элены небольшие кружевные трусики, внимательно разглядывая то, что они скрывали.

Нет, вряд ли колдунью интересовали женские прелести моей напарницы, скорее всего та исследовала все укромные уголки тела на предмет сокрытых боевых приспособлений.

Впрочем, колдунью живо заинтересовали и татуировки, которых на теле Элены было три штуки, – одна на поясе, другая на плече, третья почти на лобке – маленькая, едва заметная. Татуировки я видел и раньше, но, честно сказать, они меня не особенно интересовали, мало ли кто какие рисунки наносит на свое многострадальное тело? Дурь – она во всех мирах дурь, и никто не застрахован от приступов психического расстройства, во время которого он вдруг решает набить себе на груди или плече что‑то эпическое вроде: «Нет в жизне щастья!» Или дурацкого зомби, управляющего кораблем, похожим на помесь инвалидной коляски и яхты, катающей пассажиров в сочинском районе Лазаревское.

Я всегда был против татуировок, хотя некоторые мне и нравились – если находились на попе красивой сексуальной девицы. Только вот всегда думалось, глядя на татуированную красотку, – ну ладно, пока ты молода, да – красиво. А когда станешь бабушкой? Эдакой величественной праведной матроной – как ты объяснишь внукам то, что на заднице и спине у тебя татуировка «кошачьи следы»? Или бабочка на плече? Или россыпь звезд? «Дурой была»?!

Как оказалось – колдунья исследовала тело Элены совсем не зря. После нескольких пассов и бессмысленных слов‑завываний, татуировки девушки вспыхнули синим пламенем и тут же поблекли, оставив вместо себя лишь бледное напоминание о том, что здесь когда‑то находились прихотливые, странные рисунки, плод заглюченного разума полусумасшедшего художника. Как я понял – это были не просто татуировки, а что‑то вроде всегда носимых с собой амулетов. Что с ними сделала Лемма – не знаю. Разрядила, наверное.

Колдунья довольно кивнула, замурлыкала под нос какую‑то развеселую мелодию. Я знал эту песенку, но не мог вспомнить слов. Амалия частенько напевала эту песню, стоя под душем или сидя на «очке» в сортире. Я так и называл ее: «Сортирная песня».

– Ну вот, ну вот! – пробормотала Лемма и вдруг с силой развела ноги девушки, с неподдельным и странным интересом заглядывая туда, куда женщины заглядывают в основном лишь по медицинской необходимости, в отличие от любознательных и любвеобильных мужчин.

Удостоверившись в том, в чем хотела, колдунья скривила нос и вяло взмахнула рукой, будто перечеркивая вспыхнувшую надежду:

– Ну да, ну да – в кои века мне попалась девка из народца холмов, так она еще и не девственница! Ну почему бы тебе не оказаться девственницей, а, мелкая шлюшка?! Ты даже не понимаешь, сколько бы стоила твоя кровь, окажись ты непорочной! Тьфу на тебя, негодяйка! Впрочем, даже ослабленная, твоя кровь послужит очень даже хорошо. Все‑таки – это кровь «Настоящих людей», не птичка кучку наклала! Видишь, как все хорошо оборачивается? Как гласит пословица: «И дерьмо пригодится в своем огороде!» Разберу тебя на кусочки, кровушку туда, грудки сюда, ушки в кувшинчик, глазки в пузыречек! А нечего на мамочку нападать, правда, котик? Ух, какая злая убийца! А мы ее и покараем! За наглость! За самонадеянность!

Я сидел ни жив ни мертв, смотрел, как колдунья расправляется с моей напарницей, с тоской думая о том, что, возможно, я сам завалил все это дело. Если бы я позволил Элене напасть на колдунью жестче, не заботясь о ее жизни и здоровье, может, все закончилось бы по‑другому? А теперь что делать? Ну вот что, правда?! Я ведь не могу допустить, чтобы Элену убили, как не могу броситься и прокусить глотку Лемме!

Да и успею ли это сделать? Вон она, колдунья, какая шустрая!

Кстати – глупо было ожидать чего‑то иного. Уж чего‑чего, а черная колдунья, привыкшая жить в постоянной опасности, сделала все, чтобы защитить себя от нежданных, опасных гостей. Вспомнить только то, как я вляпался в ловушку, расположенную прямо в доме, на лестнице. И как можно было надеяться, что подобной ловушки нет на входной двери? Вот же дураки мы! Оба! И Элена, и я!