он центр внимания, отчего ему задают

вопросы и подсказывают каждый шаг. Он чувствовал вину и перед Наденькой за то, что

никто не посчитался с придуманным ими планом, за то, что пришлось подчиниться

Валентине Петровне и Раисе Петровне, особенно активно всем распоряжающейся.

В загсе перед торжественной женщиной с красной лентой через плечо Бояркин стоял

растерянный. Он пытался переживать то, что, по его мнению, было положено переживать в

таком случае, но никакого высокого волнения не находилось. После церемонии

бракосочетания в загсе начались какие-то нелепые свадебные ритуалы, которых он не знал, и

знать не хотел, и которые казались ему сплошным издевательством. Комсомольская свадьба

Мучагина была единственной свадьбой, в которой ему приходилось участвовать, но там все

было просто.

Поначалу Никита Артемьевич взялся выполнять обязанности шафера, но,

разозленный не в меру активными сестрами, быстро отмахнулся от своей почетной роли.

Тогда все свалилось на того, кому отмахнуться никак было нельзя – на самого жениха. То и

дело Николай должен был что-либо выкупать: то лестницу, по которой вместе с невестой

поднимались в квартиру, то стулья себе и Наденьке, то право подвинуться, то право пройти.

Сразу же по возвращении из загса, когда все устроились за столом, Раиса Петровна

развернула какой-то длинный свиток и прочла.

– Любимой племяннице и ее избраннику в спутники жизни…

Это было подробное изложение правил семейной жизни, созданное Раисой Петровной

в последнюю ночь по воспоминаниям совместной жизни с мужем-алкоголиком,

скончавшимся три года назад от рака желудка, и на основе опыта с захаживающим в гости

майором бронетанковых войск. По сути, это было краткое изложение ее жизни, с

акцентированием на некоторых, как ей казалось, поучительных моментах. При чтении Раиса

Петровна впала в лирическое волнение. Еще с утра она немного пригубила, и теперь считала

себя причастной к счастью молодых. Разве не она воспитывала любимую племянницу, когда

та училась в девятом и десятом, стуча по ее голове костяшками пальцев или, держа руки,

пока мать нахлестывала по щекам? Что ж, воспитание пошло на пользу – Наденька давно

была уже ласковой и послушной, что для жены наипервейшее качество.

Бояркин, слышавший уже во всех подробностях об этом воспитании и на собственной

шкуре испытавший упрямство, которым оно обернулось, едва сдерживался, чтобы не

захохотать над дутой тетушкиной значимостью и грамотой.

Потом на краткое время, видимо, для какого-то символического благословения была

вместе с креслом вынесена Нина Афанасьевна, подвязанная белым платочком. С утра она

видела тени, мелькающие в щели под дверью, потом успела поговорить с дочерью Тамарой и

пожаловаться на немощь Степаниде. Потом все ушли, а в ее комнату внесли цветок с

сочными листьями, которые она, не удержавшись, долго ощупывала с радостью и

удивлением.

Внесенная старуха была опрятно одета, и Валентина Петровна с гордостью несколько

минут простояла за спинкой ее кресла. Но в этой комнате, где она не была уже целый год,

Нина Афанасьевна со своей дряблой синеватой кожей показалась какой-то неуместной, и

многим стало неловко за свое здоровье и веселость. Застолье несколько притихло. Старуха,

обведя взглядом всех гостей, подняла глаза на шкафы.

– Глядите-ка, – вдруг искренне удивилась она, – цветок-то распустился… Вай, вай, ну

прямо граммофон…

Все засмеялись. Валентина Петровна тоже засмеялась и позаботилась, чтобы мать

отнесли назад.

За столом щедро лилась и булькала водка. Много шумели и заставляли молодых

целоваться, оценивая поцелуи по десятибалльной шкале. Предварительная тренировочная

свадьба не научила молодых переносить это спокойно, и они на каждого крикнувшего

"горько" смотрели как на врага. Николай был благодарен своим родным за то, что хоть они-то

молчали.

А родные жениха, сидевшие все вместе, на шестом часу застолья понимали уже

многое. Мария давно мечтала о свадьбе сына, хотя и не ожидала ее так быстро.

Вначале невиданная ранее городская свадьба с "Волгами", с красивой церемонией, с

музыкой, да и собственное желание счастья для сына – все убеждало Марию, что

предсказания брата преувеличены, что хмурость Николая лишь от усталости, но теперь и

сама видела, что хмуриться тут было от чего. Но тогда в чем же дело? Что его держит?

Никита Артемьевич откровенно скучал. Не выпив сегодня и рюмки, он то и дело

поднимался с места и смотрел в окно, проверяя, на месте ли его машина.

Спокойнее всех была семидесятилетняя Степанида с редкими седыми волосами,

зачесанными к маленькой вьюшке на затылке. Она смотрела по-старушечьи наблюдательно и

цепко, словно собиралась вынести оценку всему происходящему, но с этой оценкой не

спешила, ожидая довода поубедительней.

За столом было уже много пьяных – застолье как будто подходило к концу.

– Давай-ка, брат, споем, что ли, – предложила Мария, наклонившись к Никите

Артемьевичу.

– Запевай, – обрадовано поддержал тот, вспомнив вдруг о том, что его сестра певунья.

С минуту они сосредоточивались, пытаясь найти в шуме хоть какой-то промежуток.

Не дождавшись, Мария вздохнула и чисто, сразу высоко затянула:

– Что-о сто-ишь, ка-ачаясь, то-онкая рябина…

Мария обычно говорила тихо и просто, но в песне ее голос звучал с таким внутренним

натяжением и силой, что, казалось, раздвигал само пространство. Никита Артемьевич,

заволновавшись, прослушал полкуплета и подхватил. Петь он любил, и странно, что сегодня

не ему первому пришла эта мысль.

Степанида заулыбалась, скрывая гордость и радость за своих детей, повернулась к

сидящей около нее Тамаре Петровне.

– Моя песня, – сказала она.

Тамара Петровна, тоже подстраиваясь под песню, с улыбкой кивнула.

В детстве Бояркин стыдился материного пения. Она пела часто, делая что-нибудь в

доме, но потом шла доить корову и так же громко пела во дворе. Стыдился, наверное, потому,

что никто больше в Елкино не пел просто так, – казалось бы, с ничего. Переживал, что ее

могут осуждать соседи, и уж совсем не понимал Гриню Коренева, который специально

приходил на лавочку послушать. Николай даже теперь еще не мог поверить, что Грине

нравились тогда эти тягучие песни, потому что сам-то он "дошел" до них лишь на службе,

когда вспоминал дом. Слова песен Николай знал с детства и мог бы сейчас подтянуть, но

побоялся сфальшивить, потому что он не жил той жизнью, в которой так естественно пелись

эти песни.

Было пропето два куплета, и певцы уже окончательно "вошли" в песню, в чувство,

заключающееся в ней, когда на порог с бутылками вступила Валентина Петровна.

Настроение ее давно было испорчено: Никита Артемьевич не обращал на нее внимания и

вообще был как бирюк. "Хоть напиться на дочериной свадьбе", – подумала она, поняв, что

надеяться на него нельзя, и теперь с успехом