Москве в этой роли блистала Ольга Гзовская, именно петербургская героиня осталась в памяти «вся в цветах, как “Весна” Боттичелли».

Георгий Иванов рассказывал, как «О. А. Судейкина, похожая на куклу, с прелестной какой-то кукольно-механической грацией танцует “Полечку” — свой коронный номер». Любопытно, что посвящение Судейкиной написал даже такой «резкий футурист», как Алексей Кручёных. Стихотворению «Всего милей ты в шляпке старой...» из литографированной («самописной») книги Кручёных и Хлебникова «Бух лесиный» (1913) предшествовала надпись: «О. Судейкиной-Глебовой посвящается». Однако затем по какой-то причине посвящение было срезано во всех известных экземплярах этой книжечки.

Известны и стихи молодого офицера Всеволода Князева, покончившего с собой в роковом 1913 году:

О. А. С.

Вот наступил вечер... Я стою один на балконе... Думаю всё только о Вас, о Вас... Ах, ужели это правда, что я целовал Ваши ладони, Что я на Вас смотрел долгий час?..

Ольга Афанасьевна была душой артистического круга и, как всякий талантливый человек, была талантлива во всём. Многие хранили сделанных ею из цветных лоскутков и ниток изящных, неповторимых кукол. Две из них уцелели в экспозиции Музея Ахматовой в Фонтанном доме. Уйдя со сцены, она с успехом работала на бывшем императорском фарфоровом заводе, лепила статуэтки танцовщиц.

Вероятно, Северянин ценил каждую встречу с Ольгой Судейкиной, потому что спустя несколько лет, в уединённой Тойле, он в очерке «Сологуб в Эстляндии» рассказывал, как летом 1913 года Анастасия Николаевна Чеботаревская «проэктирует пикник»:

«— Жаль, что нет маленькой, — говорит она об Ольге Афан[асьевне] Судейкиной, которую очень любит. Впрочем, её любит и Сологуб, и я. Мне кажется, её любят все, кто её знает: это совершенно исключительная по духовной и наружной интересности женщина.

— Надо написать ей, — продолжает А. Н., — она с С[ергеем] Ю[рьевичем] теперь должна быть ещё в Удреасе. Отсюда не более двадцати пяти вёрст.

Мы с Ф. К. поддерживаем её»...

Не случайно Фёдор Сологуб писал: «Куколки, любите / Миленькую Олю...»

После революции Ольга Афанасьевна осталась одна: Сергей Судейкин, жизнь с которым складывалась непросто, уехал на Кавказ, а затем эмигрировал. Олечка жила вместе с Анной Ахматовой в Петрограде, и художник Юрий Анненков вспоминал, как они поддерживали друг друга в эти тяжёлые времена. Георгий Иванов с ностальгией писал в сборнике «Розы» (1930):

Январский день. На берегах Невы Несётся ветер, разрушеньем вея. Где Олечка Судейкина, увы! Ахматова, Паллада, Саломея? Все, кто блистал в тринадцатом году — Лишь призраки на петербургском льду...

Анна Ахматова и Николай Гумилёв

Анна Андреевна Ахматова (1889—1961) и Николай Степанович Гумилёв (1886—1921) также познакомились с Игорем Северяниным на вечерах в артистическом кабаре «Бродячая собака» в 1912 году. В это время Гумилёв уже отметил стихи Северянина в своих статьях о русской поэзии, одним из первых критиков увидев за манерностью особый стиль поэта.

По воспоминаниям Владимира Пяста об Ахматовой, «с течением месяцев и лет голос и движения её становились только твёрже, увереннее, — но не теряли изначального своего характера. Так же и тёмные платья, которые она надевала совсем юной; так же и манера чтения, которая производила и оригинальное и хорошее впечатление с самого начала... Под кажущимся однообразием у неё, как и у Блока, скрывалась большая эмоциональная выразительность голоса и тона».

Молодая поэтесса в «ложноклассической шали» (Осип Мандельштам) запечатлёна на известном портрете Натана Альтмана. Даже Велимир Хлебников отметил присутствие Ахматовой в подвале «Бродячей собаки»: «Воздушный обморок и ах, / Турчанки обморока шали...»

Однако Северянин вспоминал, что ещё весной 1911 года заинтересовался стихами Ахматовой, которая «получила на конкурсе, устроенном журналом “Gaudeamus”, первую премию за какого-то, если не ошибаюсь, “фавна”. Я сразу заметил, что в стихах юного Жоржа или, как его называли друзья, “Баронессы”, много общего, — правда, трудноуловимого, — со стихами новоявленной поэтессы. Впоследствии это блестяще объяснилось, когда Иванов вступил в “Цех поэтов”, основанный покойным высокоталантливым Н. Гумилёвым и ныне здравствующим, в той же степени бездарным, Сергеем Городецким: нарождалась новая манера “акмеизма”».

Северянин и сам был основателем литературной «Академии эгофутуризма».

Обращаясь с письмом к Гумилёву, он не забывает дружески приветствовать Ахматову.

О своём ответном визите Северянин написал несколько позже, в 1924 году, уже после гибели Гумилёва:

Я Гумилёву отдавал визит, Когда он жил с Ахматовою в Царском, В большом прохладном тихом доме барском, Хранившем свой патриархальный быт. Не знал поэт, что смерть уже грозит Не где-нибудь в лесу Мадагаскарском, Не в удушающем песке Сахарском, А в Петербурге, где он был убит.