В ухе раздалось сдержанное покашливание Онри.

— В первый раз я встретила ночного посыльного, когда он напал на меня на рынке.

— Твою мать!! — донеслось до меня по магической связи ругательство Лукаса. — Онри, ты какого беса нарисовал карту вверх тормашками! Ты совсем окосел?

— Да, бес тебя дери! — завыл оплошавший маг. — Если ты не заметил, я косой! Абсолютно, бесповоротно косой!

— Катарина! — позвал меня Новак.

— А?

— Вы замолчали.

— Простите, — опомнилась я. — На чем мы остановились?

— На том, что в первый раз ночной посыльный напал на вас на рынке.

— Да. — Я старалась не обращать внимания на вопящих подельников. — Второй раз мы столкнулись, когда он забрался ко мне домой.

— Домой? — странным голосом повторил Новак.

— Все верно, — с энтузиазмом кивнула я. — Дело было ночью, и я его не смогла разглядеть. Только потрогать…

— П-потрогать? — с запинкой промямлил дознаватель.

— Конечно, только потрогать, — удивленно расставила я руки. — Я бы не смогла его ударить в темноте. И потом, я девушка слабая, понимаете? Он легко бы меня скрутил!

— Конечно.

— В третий раз мы встретились, когда он передал мне шкатулку с компроматом на Чеслава Конопку. Знаете, я тогда завязала глаза фартуком…

— Фартуком?

— Да, я тогда сбежала прямо из аптекарской лавки, в чем была, а была я в фартуке.

— И все?

— Отчего же все? На мне еще были штаны и кофта, но согласитесь, если бы я сняла штаны, чтобы завязать глаза, то выглядела бы недопустимо, а я девица незамужняя, мне о репутации надо думать.

— Да. — Новак кашлянул в кулак. — Логично.

Даже не слыша себя со стороны, я догадывалась, что моя, в сущности, правдивая история звучала законченным бредом.

— Так вот я завязала глаза, и — хлоп — мне достался компромат на Конопку.

— Хлоп?

— В четвертый раз…

— Вы хлопнули четыре раза?

— Я в хранилище, — отрывисто объявил Лукас. — Где именно могут лежать бумаги по делу Каминских?

— Ищи по годам. Пожар произошел пятнадцать лет назад, как раз в это время, — посоветовал Онри.

От моих словесных излияний Амадеус Новак широко зевнул, мелькнув золотым коренным зубом. И, догадавшись, что я невольно заглянула ему в рот, щелкнул челюстью и смущенно поерзал на стуле.

Тут дверь в комнату для допросов широко раскрылась, и на пороге вырос щупленький страж.

— Суним Новак, я собираюсь в хранилище, — заявил он. — Вы хотели какие-то бумаги за прошлый год?

У меня екнуло сердце. Я лихорадочно пыталась придумать, как задержать дознавателя, но в голову, как назло, не приходило ни одной трезвой идеи. По крайней мере, не выставляющей меня непроходимой тупицей. Мысленно смирившись с унижением, ткнула пальцем в сторону коридора и заорала дурным голосом:

— Это он!!

Мужчина в дверях испуганно оглянулся, проверяя, кого ж разглядела остроглазая нима газетчица. А я вскочила со стула и, как намазанная настойкой острого перца, бросилась в коридор.

— Нима Войнич! — разлетелся испуганный возглас Новака. — Кого вы увидели?

— Вон он!

Словно фурия я неслась по коридору, мужчины — следом, пыхтя и стараясь не отставать. Топая, как табун коней, мы выскочили в фойе.

— Он уходит! — выкрикнула я и, подхватив длинную юбку, ринулась в сторону выхода.

— Что случилось-то?! — всполошилась полная дознавателей приемная.

— Гонимся! — объявил страж, еще с минуту назад направлявшийся в хранилище.

— За кем?

— За кем-то!

Охваченный коллективным воодушевлением, народ загремел мебелью и бросился следом за мной. Я вылетела из дверей предела в ослепительный солнечный день, поющий птицами и пахнущий весенней свежестью, и замерла на ступеньках.

Стражи высыпали следом за мной. Остановились всей толпой, с суровыми физиономиями разглядывая шумную, людную улицу.

— Нима Войнич, — заглядывая мне в лицо, осторожно позвал Новак. — За кем мы гонимся?

— Что? — сделала я вид, будто едва-едва вышла из транса.

— Вы увидели ночного посыльного в пределе?

— Кого? — округлила я глаза с видом идиотки и оглянулась к толпе ошарашенных стражей. — Ой! А вы все туточки?

— Туточки?! — тихонечко повторил Амадеус, видимо, не понимая, какой бес дернул его связаться с чокнутой газетчицей.

— Я, кажется, перепутала. Мне привиделась моя первая любовь…

— Первая — что?

— Не что, а кто, — с самым серьезным видом поправила я. — Любовь. Он, знаете, постовым прежде служил.

Недовольно гудя, стражи втягивались обратно в здание.

Сероватое лицо дознавателя стало подозрительно розоветь, словно упырь неожиданно обрел вторую жизнь.

— Нима Войнич, — тихо процедил он, — хочу сказать… Хотя нет! У меня нет слов!

Чеканя каждый шаг, он направился обратно в здание, но резко развернулся и выпалил:

— При прошлой нашей встрече, нима Войнич, я имел неосторожность сказать, что вы умнее, чем кажетесь вначале. Так вот, я снова убедился, что первое впечатление не обманывает!

Он ушел, а я осталась стоять, пытаясь погасить досаду внутри. Теперь Амадеус Новак действительно уверился, что я непрошибаемая дура. В моем ухе, захлебываясь и прихрюкивая, хохотал маг.

— Онри! Заткнись! — фыркнула я, чем вызвала новый приступ смеха. — Надеюсь, что ты подавишься своим языком.

Тут из дверей предела вышел Лукас в форменном плаще с нашивкой в виде короны.

— Ката… — Он едва проглотил улыбку.

— Заткнитесь оба! — рявкнула я. — Не знаю, сколько вам заплатил Кастан Стомма, но если вы меня не возьмете в долю, то ночью я перережу вам глотки! Потому что за такое унижение, какое только что пережила я, вы сможете откупиться только золотыми!

За окном стемнело. Секретарь Кастана Стоммы запер приемную изнутри, закрыл плотные портьеры, хотя с улицы вряд ли кто-нибудь смог бы разглядеть, что происходило в кабинетах на третьем этаже.

С напряжением мы следили, как всклокоченный Онри ковырялся особой заговоренной отмычкой в замке на шкатулке, вытащенной из стражьего предела. В центре выжженного на деревянной крышке герба нервически пульсировал магический кристалл, если бы он сработал, то ящик покрылся бы каменным панцирем, и тогда открыть шкатулку стало бы нереальным.

— Вы точно это уже делали? — Кажется, Кастан переживал больше остальных.