– Что Виви сейчас делает?

– Они с Ханной немного поговорили. Потом Ханна устроила ее в гостевой комнате.

– Из Ханны получилась бы хорошая мать. Из нее уже получилась хорошая мать.

– Ей нравится управлять людьми, если ты это имеешь в виду. Но ты права, матерью она была бы хорошей. Сказать одну забавную вещь? Это она не захотела заводить ребенка перед войной. Не то чтобы я ее уговаривал, но она уже все решила. Дескать, это будет несправедливо по отношению к ребенку, если я не вернусь. Теперь я вернулся, и она хочет ребенка. Просто не от меня.

Шарлотт молчала.

– Хочешь поговорить о том, что случилось у вас с Виви? – спросил он.

Она помотала головой.

– Хочешь, чтобы я отсюда убрался?

Она снова помотала головой.

Он продолжал смотреть на нее.

– Слушай, попробую перефразировать твои же высказывания на другие темы. То, что мне известно о подростках женского пола, можно уместить на кончике иглы, и еще останется место для пары миллионов ангелов. Но разве девочки ее возраста не ведут себя именно так? Кричат на тебя, плачут, бунтуют против матерей? И, согласно Ханне, в процессе канонизируют отцов.

– У Виви нет отца, которого она могла бы канонизировать.

– У нее есть воображаемый отец. Такого еще легче взгромоздить на пьедестал.

– Спасибо, но все это гораздо сложнее, чем твой банальный подростковый бунт. То, что она злится на меня, – это нормально, но ненормально то, что у нее для этого имеется реальный повод.

– Я так понимаю, объяснять это высказывание ты не собираешься.

Она снова потрясла головой.

– Хорошо, допросов устраивать не стану. Но скажу одно. Я очень сомневаюсь, что ты сделала что-то настолько ужасное, как тебе, похоже, кажется.

– Может быть, но ты же сам сказал, что ошибся, оценивая собственную способность вершить зло. С какой стати ты уверен, что в моем случае ты окажешься прав?

На это у него ответа не было.

* * *

Где-то около шести на следующее утро она услышала гудение поднимающегося лифта. Этого звука она ждала уже много часов. А потом вдруг поняла, что это было урчание мотора мусоровоза с улицы.

Невзирая на это, она встала, приняла душ, оделась и накрасила лицо. Ирония, что она прихорашивается ради собственной дочери, от нее не ускользнула, но она помнила, как выглядело ее отражение в зеркале накануне вечером. У нее было чувство, что пристойного вида мать легче любить – или, по крайней мере, простить, – чем ту кошмарную каргу.

На кухне она сделала себе кофе, налила для Виви сока и положила ей мюсли, а потом просто сидела на табурете, попивая кофе, и ждала.

После третьей кружки посмотрела на часы. Почти восемь. Она взяла кружку, пошла в гостиную и встала у окна. Несколько минут спустя из дверей дома вышла Виви. У ворот она оглянулась. Шарлотт ждала, когда она посмотрит вверх. Виви знала, что мать будет на нее смотреть. Но Виви так и не подняла взгляд. Она помахала в сторону двери. «Спасибо», – прочитала Шарлотт по ее губам. Закрыв за собой ворота, Виви направилась по улице к школе. Чем больше увеличивалось расстояние между ними, тем теснее становилось у Шарлотт в груди. Она приняла решение. И оно не имело ничего общего с намеренно неотправленными письмами.

* * *

Сценки, разыгрывавшиеся на тротуаре возле школы, вернули ее в прошлое. Мамы и няни стояли, болтая друг с другом, поглядывая на дверь, откуда должны были появиться их подопечные. Хорас никогда не возражал, если Шарлотт, когда ее подводила няня, уходила пораньше, чтобы забрать Виви из школы, а потом остаток дня работала из дома. Теперь она стояла, глядя на девочек, которые были младше Виви, некоторые держались за руки, другие мчались навстречу матери или няне, кто-то шумно требовал внимания, а кто-то вел себя тихо и застенчиво. Она отдала бы многое, чтобы вернуть те времена. Клише, конечно, но, как и в любом клише, в нем была доля правды: чем меньше ребенок, тем меньше с ним проблем.

Надо было сказать Виви еще тогда. Но как можно просить шести– или семилетнего ребенка хранить тайну? С тем же успехом она могла бы написать у Виви на лбу: «Я другая. У меня есть что скрывать». А открыться миру она не могла. Это было все равно что признать: они с Виви здесь под фальшивым предлогом, а может, даже и нелегально. Их могли отослать обратно. Агентство, которое им помогло, было создано, чтобы спасать евреев, пострадавших от рук нацистов, а не французов, выживших благодаря помощи немцев. По меньшей мере, Хорас и Ханна почувствовали бы себя обманутыми. Они думали, что помогают жертвам нацизма, а на деле пригрели у себя самозванцев.

Виви вышла из дверей школы вместе с Элис и Камиллой. Дочь заметила ее не сразу. А когда заметила, то отвернулась. Шарлотт пересекла тротуар и подошла к ней. Она знала, что загоняет Виви в угол. Виви, конечно, могла жаловаться подругам на мать – все эти несправедливые правила, деспотизм, ничем не обоснованные требования возвращаться домой к определенному часу, – но устраивать сцену на виду у всей школы она не станет.

Две другие девочки вежливо поздоровались с Шарлотт. Эти дети, еще только выбравшись из пеленок, знали, как пожимать руки и говорить, что они рады вас видеть. Виви не сказала ничего. Шарлотт не особенно убедительно объяснила, что оказалась в этих местах случайно – встреча по работе, – и задала девочкам пару ничего не значащих вопросов; девочки ответили соответствующим образом и, распрощавшись, ушли. Виви стояла, сунув руки в карманы своего верблюжьего пальто, и глядела на тротуар.

– Хороший сегодня денек, – сказала Шарлотт. – Больше похоже на конец апреля, чем на начало. Я подумала, мы можем прогуляться.

Виви продолжала смотреть в землю.

– Или, может, пойдем поедим мороженого? Попьем газировки?

– Я не хочу есть.

– Это что-то новенькое.

Виви ничего не сказала.

– Хорошо, тогда давай пройдемся.

Шарлотт подхватила дочь под руку и повела в направлении Центрального парка. Виви не сопротивлялась.

Они вошли со стороны Инженерных ворот, и Шарлотт направилась к южной части парка. Лимонного цвета солнечный свет пробивался сквозь молодую листву, пятная дорожку у них под ногами, а по сторонам буйно цвела форзиция. Шарлотт отпустила руку дочери, но снова взяла, чтобы направить Виви в сторону Большой лужайки. У ближнего к ним конца лужайки ребята возраста Виви затеяли игру в бейсбол, но она на них даже не взглянула.

В молчании они обошли лужайку. Было понятно, что спрашивать Виви о школе или о чем-то подобном не стоит. На половине следующего круга Шарлотт предложила присесть на одну из скамеек.

– Это скучно. Может, просто пойдем домой?

– Сегодня такой чудесный весенний день. И мне надо с тобой поговорить.

Виви плюхнулась на ближайшую скамейку и вытянула ноги. Руки она по-прежнему держала в карманах и глядела прямо перед собой.