У Алекса, ценившего в людях в первую очередь общность интересов, подобное сожительство отца с Татьяной никаких возражений не вызвало. В сущности, ему было все равно. А вот его младший брат Валерий, пошедший вслед за отцом в хирургию, Игнатия Владимировича не одобрял, хотя, как и полагается хорошему сыну, демонстрировал уважение и расположение к гражданской жене доктора Раевского. И в этом пункте Валерий нашел полную поддержку со стороны дядюшки Николая Владимировича.

– Не бери с меня пример, Игнатий, – выговаривал Николай Владимирович брату, – вспомни, чем обернулся для меня несвоевременный развод! Нет своего опыта – так хоть из моего извлеки полезные уроки. Почему Татьяна не может официально уйти от мужа? Почему бы не оформить все бумаги? Тем более, сейчас это стало намного проще, чем было в мое время.

– Не вижу необходимости, – невозмутимо пожимал плечами доктор Раевский. – Венчаться с Татьяной я все равно не собираюсь, так к чему обременять себя ненужными хлопотами?

– Но почему же не повенчаться?

– Потому что венчанная жена может быть у человека только одна, – отвечал Игнатий Владимирович. – Гражданских жен и всяких там любовниц и содержанок – сколько угодно. А перед Богом жена одна. И других не будет.

– А если ее муж начнет докучать вам, приходить, требовать, угрожать? Не боишься?

– Справлюсь как-нибудь, – усмехался Игнатий.

Татьяна была не только хорошей хирургической сестрой, но и надежным другом, и опытным конспиратором. Казарин, познакомившись с ней через Сандру, быстро понял, что на подругу Игнатия Владимировича можно положиться, и частенько прибегал к ее услугам, если кому-то из его товарищей требовалась медицинская помощь, которую нельзя было получить открыто во избежание утечки информации в полицию. Татьяна умело скрывала все подобные случаи от своего гражданского мужа, а Сандра неизменно и с готовностью помогала создавать для медсестры поводы для внезапных отлучек, да так ловко, что Игнатий Владимирович до сих пор ничего не заподозрил. Сам он был весьма далек от политики, революционным движением не интересовался, терроризм искренне осуждал, почитая жизнь высшей ценностью, и говорил, что здоровье человека и функционирование его организма подчиняется одним и тем же законам при любом режиме и при любом общественном устройстве люди будут нуждаться в медицинской помощи, поэтому свою задачу на этой земле, коль уж Господь сподобил его родиться и выжить, доктор Раевский видит исключительно в том, чтобы совершенствовать врачебное мастерство и облегчать страдания больных.

В гостинице Сандра и Казарин зарегистрировались как муж и жена и заказали ужин в номер. Еда была плохой, невкусной, но после тяжелой дороги Сандра, обладавшая на удивление хорошим аппетитом, съела все подчистую и даже утащила с тарелки Казарина поданный к борщу пирожок. Позвонив коридорному и велев убрать грязную посуду, девушка с наслаждением разделась и в одной рубашке вытянулась на постели.

– Если бы я была императором, я бы издала указ о разрешении в такую жару ходить вовсе без одежды, – сказала она, наблюдая, как Юлиан методично и аккуратно собирает и складывает на стул брошенную ею на пол одежду. – Что по моему делу? Нет ли новостей?

Он отрицательно покачал головой. Прилег рядом, ласково обнял Сандру.

– Сашуля, милая, оставила бы ты эти мысли, а? Все равно ведь ничего не выйдет, даже если и найдут его. Найдут – накажут, как полагается по революционной совести, но без тебя. Это мужское дело.

Сандра презрительно скривила губы.

– Мужское? То-то я и вижу, как вы, мужчины, его ищете. Ни полиция, ни вы найти не можете. А все почему?

– И почему же?

– Да потому, что не стараетесь. Что вам Дегаев? Подумаешь, предатель, способствовавший окончательному разгрому «Народной воли»! Подумаешь, человек, который помог арестовать Фигнер! Саму Веру Фигнер! Да вам наплевать на нее, уже пятнадцать лет прошло, все давно забыто и быльем поросло! А то, что она эти пятнадцать лет в одиночке сидит и медленно сходит с ума, это вас не касается, у вас же свои заботы, мужские, и дела тоже мужские. Что вам за дело до женщины, которая на революцию всю свою жизнь положила… Ее посадили, вы о ней забыли и дальше пошли, а Дегаев живет себе припеваючи и ничего не боится. Я этого так не оставлю. Как только станет точно известно, где он осел, поеду и застрелю его. Во имя Веры Фигнер и десятков других, которых он выдал охранке. И тебе меня не остановить.

– Сашуля, Сашуля, – вздохнул с улыбкой Казарин, – неугомонная ты моя… Ну где, где ты будешь искать Дегаева? А даже если и узнаешь точно, где он, как ты организуешь его казнь? Он – опытный агент, его так просто не проведешь, ты и близко к нему подойти не сможешь. Кроме того, такая экспедиция – это огромные траты, у тебя просто нет таких денег. Нет и не будет.

По сведениям из документов Департамента полиции, которые Казарину удалось получить для Сандры от своего информатора, в 1893 году Сергей Дегаев вроде бы проживал в Американских Штатах, в городе Буффало, а по агентурным сведениям на 1895 год – в Чикаго под фамилией «Горев». Сведения были не особенно точными, не подтвержденными.

Сандра надулась и отвернулась от Юлиана.

– Деньги я достану, можешь не сомневаться, – сердито проговорила она. – И приблизиться смогу к кому угодно. И обмануть любого смогу.

– Сможешь, конечно, сможешь, – миролюбиво засмеялся он. – А теперь выброси все из своей прелестной головки и иди ко мне. Ночь коротка, а утром тебе на дачу ехать. Времени у нас с тобой не так много осталось.

* * *

Если бы Александру Рыбакову, воспитанницу Николая Владимировича Раевского, спросили, почему она выбрала для себя идею мщения агенту охранного отделения Сергею Дегаеву, она бы, наверное, не смогла дать определенного ответа. Офицер Отдельного корпуса жандармов, впоследствии – инспектор секретной полиции Георгий Порфирьевич Судейкин был большим мастером вербовки, агентура в среде революционеров у него была весьма обширная, но именно Дегаев отчего-то вызвал в Сандре особую ненависть. Может быть, дело было в личности Веры Фигнер, стойкость и мужество которой восхищали девушку. Может быть, дело было в самом Дегаеве… Ответа она не знала. Как не знала лично Сергея Дегаева, ибо в момент ареста Фигнер, в 1883 году, самой Сандре было всего одиннадцать лет. И почему именно это детское воспоминание о подслушанном разговоре столь крепко засело в памяти? Возможно, сыграло роль то нескрываемое отвращение, которое на протяжении всего разговора звучало в голосе любимого дядюшки Поля?

Она с раннего возраста любила слушать разговоры старших. Не из любопытства, нет. Она запоминала фразы «взрослой» беседы и потом, в своей комнате, представляла себя актрисой, играющей на сцене и произносящей такие красивые «взрослые» слова… Детей всегда держали вдалеке от взрослых, особенно когда приходили гости, но Сандра, влекомая страстью к своей странной игре, находила множество предлогов, позволяющих хотя бы немного послушать, о чем они говорят. В тот раз, в январе 1884 года, на званый обед собрались коллеги папеньки и дядюшки Поля: прокуроры, судьи, адвокаты, были и журналисты. Послушать, о чем говорили в столовой, расположенной в первом этаже, не было никакой возможности, а вот когда дело доходило до сигар и трубок и часть гостей перемещалась в кабинеты Гнедича и Николая Раевского во втором этаже, можно было тихонько выскользнуть из своей комнаты и поискать, нет ли где неплотно прикрытой двери. Сандра прильнула ухом к щелочке и почти сразу же оказалась сбита с ног кем-то из гостей, вышедшим из кабинета дядюшки Поля.