Пол вздрогнул еще раз, другой, третий и заходил ходуном, как палуба корабля на волнах. Застучали, зазвенели висящие над дверью и по углам связки амулетов. Смутный, едва слышный гул наполнил мир, заставляя дрожать кости и ныть зубы. Паола глухо вскрикнула — показалось, вот сейчас расколется земля, и жилище бабки-варварки провалится в бездну. Замелькало перед глазами то, что рада была бы забыть: словно невидимой рукой сминаемая гора, каменная волна, идущая по земле неотвратимым валом, фонтаны щебня и льда, ледяное крошево и каменная пыль; и красный дракон, тоскливо кружащий над изломанным вдребезги миром.

Жесткие пальцы лекарки когтями вцепились в плечи, тряхнули — аж зубы клацнули.

— Сиди, дура-девка! Все хорошо!

Снаружи шум боя сменился бессвязными воплями, тонким паническим визгом, мучительным ревом агонии.

— Добивают, — спокойно сообщила бабка. — Разотри-ка мне поясницу, прихватило тряской. Стара стала. Погоди, мазь достану.

Бабка исчезла и появилась вновь. Сунула в ладонь Паолы круглую деревянную баночку, развернулась, охнув. Завозилась, зашуршала, укладываясь. Паола нащупала бабкину спину, зачерпнула жирной мази, растерла.

— Сильней мни, — закряхтела лекарка, — втирай, не жалей.

Пол мелко дрожал, зубы выбивали неровную дробь. Паола сосредоточилась на своих руках, на ощущении худой спины под ладонями, выпирающих позвонках. Вверх-вниз, ровно, кругами, снова ровно, теперь промять… сильней промять, словно тесто месишь…

— Во-от, — стонала бабка, — хорошо-о, пра-авильно. Сильне-ей. Ай умница девка! Уфф. Хватит. Укрой теперь.

Паола укутала бабку одеялом, села рядом. Спросила:

— Кто там хоть? Правда орки, или мне со страху померещилось?

— Трупоеды, — проскрипела бабка. — Уж не знаю, как их твой народ называет.

— И не боитесь вы на отшибе. — Паола поежилась, стало вдруг неуютно. Сколько ночей она спала спокойно, будто под охраной гарнизона и крепостных стен? А ведь степь кругом, и никакой преграды между ней и степью, кроме тонкого войлока стен!

— Сюда не войдут, — повторила старуха.

Гул стих, пол вздрогнул еще раз и замер. Тишина зазвенела в ушах. Тело обмякло, Паоле казалось, еще немного, и она попросту растечется лужицей. Бабка, кряхтя, встала; через несколько мгновений тьму разбавил крохотный, едва видимый огонек жаровни. Выхватил из сумрака запавшие глаза, острый клюв носа, сурово сжатые темные губы.

— Сиди здесь, поняла? Не выходи, хоть как приспичит. Поняла?

— Ладно, — кивнула Паола.

Бабка змеей шмыгнула наружу — плотно задернутая кожаная занавеска на входе даже не дернулась.

Паола осталась одна.

Какое-то время она сидела, не двигаясь, вслушиваясь в тишину. Но из-за войлочных стен не долетало ни звука, лишь угольки в жаровне слегка потрескивали, рассыпаясь искрами. Когда сидеть стало совсем невмоготу, Паола встала. Коленки слегка дрожали, и девушка быстро прошлась туда-сюда, заставляя себя ступать твердо. Подошла к занавешенному входу. Прислушалась.

Тихо. Так тихо, как будто в мире вовсе не осталось живых.

Поборов искушение выглянуть, хоть в щелочку, хоть одним глазком — мало ли, какие заклятия невзначай нарушишь! — вернулась к постели. Встряхнула одеяло; по полу покатились, подпрыгивая, круглая деревянная баночка и плоская крышечка. Паола подняла, закрыла, поставила рядом с жаровней: бабка Тин уберет потом куда надо. Застелила постель. Постояла, гадая: что там, снаружи? Заняться бы чем, сразу бы успокоилась, — а нечем. Только и выбора — сидеть или ходить.

Хуже некуда — ощущать свою полную и несомненную бесполезность. Куда хуже, чем беспомощность. Паола поднесла ладони к глазам. Пальцы слегка дрожали. Тонкие, слегка пахнущие полынью и жирной бабкиной мазью. В них не течет больше целительная сила магии Жизни. Бессильные крылья мертво висят за плечами. Только мешают. Что за бесполезное существо!

Я не заплачу, сказала себе Паола. Что толку в слезах.

Кожаная занавеска дернулась, откинулась, уронив на войлочный пол косой прямоугольник лунного света. На пороге, подсвеченная тусклой луной в спину, воздвиглась огромная темная фигура. Хриплое дыхание разорвало тишину.

А потом темнота сипло выдохнула голосом Сай:

— Ола, помоги!

Наверное, думала Паола, я буду сильно смеяться потом, когда все закончится. Принять Таграна с Сай за какого-то не то орка, не то вовсе чудовище. Хорошо еще, ничего тяжелого в руках не держала, а то б как огрела…

Тагран ругался сквозь зубы, хрипло, зло и безостановочно. Почему-то эта ругань делала его ближе. Понятнее. Точно так же, Паола помнила, заговаривали боль грязной бранью солдаты из родного гарнизона.

А потрепали Таграна сильно. Бабка Тин-лу промыла его раны — глубокую рубленую вдоль бедра, рваную на плече и множество небольших, но обильно кровоточащих, на руках, груди, ногах, — и теперь шила, доверив Паоле смазывать раны, быстро и густо, следом за своей иглой. Девушка накладывала на швы вонючее бурое месиво из глиняной миски, стараясь не вглядываться в сведенные болью бугры мускулов и не обращать внимание на струйки крови. Думала: странно, как это варвары и зеленокожие делят одну степь и до сих пор не вырезали одни других подчистую.

Ночной тревогой они были обязаны именно зеленокожим. Как поняла Паола частью из ругани Таграна, частью из коротких, на бегу, объяснений Сай, к стоянке степняков вышла совсем небольшая банда, и стаей-то назвать язык не повернется: орк и с десяток гоблинов. На становище напасть побоялись. Покружили, пооблизывались издали, но соображения хватило понять, что здесь им удача не светит. А потом заметили стоящее на отшибе жилище. Надеялись на легкую добычу — откуда им было знать, что лекарку и шаманку хранит сила более могучая, чем смертные воины.

С рассветом они убрались бы несолоно хлебавши — или, быть может, озлобились бы и вовсе забыли осторожность, и тогда, как бы ни повернулось дальше, бабке Тин-лу, всегда выходящей поутру первой, точно не жить. Но случилось иначе. Тагран ходил на разведку далеко в степь и припозднился с возвращением. Услышал орочий рык рядом с домом шаманки и кинулся в бой, даже не дав себе труд подумать и позвать подмогу. Его счастье, что орк был всего один, а гоблины против степняка не бойцы, а так, мелочь кусачая.

Вошла Сай, высыпала на пол перед Таграном пригоршню кривых клыков:

— Твое.

Тот едва заметно кивнул, не прекращая ругаться.

— Всех обошла? — спросила бабка.

Сай фыркнула:

— Нет, половину! Глупое спрашиваешь.

— Принесла?

— А-а, да, — понимающе протянула шаманка. Поставила на пол пузатую, неровной лепки глиняную бутыль: — Вот. Теплая еще.

— Хорошо. Воду на питье ставь греться. И углей принеси, тех, что от громового дерева.